— Извините, говорю, дяденька, но дама не намерена возвращаться в пищеблок. А вы преступно желаете, что бы её сгубила безвременная пневмония, чему я живой свидетель, — придуряюсь, а сам тоже манто ухватил и как дерну! Не рассчитал сил — джентльмен то был после сытного ужина и тепленький, а я голодный и злой — так рванул, что завалил крупного амбала не хуже Вандамма… Пока кавалер поднимал себя с мокрого асфальта, дама кинулась к собственной тачке, а я за ней — с манто на вытяжку. Мягкий такой мех, нежный… Соболь, думаю.
Оказались мы в машине, она в меха кутается и руль с остервенением вертит, на меня ноль внимания. А я на неё как раз вылупился в ужасе совсем не поддельном. Прямо челюсть отвисла — такую жуть узрел внутренним взором своим, что не скажешь… А молчать нельзя.
— Вам, леди… — намекаю деликатно, — сейчас никак нельзя домой ехать. Никак нельзя, поверьте. — Напираю уже убедительней. Но куда там! Ноль внимания, фунт презрения и на дорожные знаки и на меня — несется, как фурия, только шины на поворотах повизгивают. Покрутились мы в каких-то переулках на Ордынке и остановились у подъезда. А дальше мне уже все ясно было, словно в кино смотрел: из темноты выступила неприятная фигура с пушкой наизготовку — в мою даму целится. Я успел её за волосы к сидению пригнуть и сам скукожиться. Бесшумно так бухнуло над ухом, зазвенело — и мы все в россыпи алмазов от разбитого стекла, как под новогодней елкой… Мой благородный фейс кровью залит. Чувствую только на груди её руки дрожащие и дыхание прерывистое, трепетное…
— Интересно откровенничаешь. Секс будет? — Жетон доедал второй кекс. — В первом начинка из джема с орехами оказалась. Я больше крем предпочитаю. У тебя ж все одно — аппетита нет.
— Было все — и роман офигенный, и хата упакованная, и бабки несчитанные и белые костюмы с самыми крутыми лейблами, когда мы отдохнуть в Испанию поехали. Мне ведь в тот вечер башку стеклом поранило и Ольга меня дома выходила. Страдания сближают, а героизм придает мужественность даже индивидууму не слишком выдающихся физических данных.
— Ну это ты скромничаешь. Рост, конечно, такой сейчас только научные работники носят. Даже баб в модели с метр семьдесят не берут. Но прекрасному полу ты нравишься, голубь. На Укупника, говорят, похож.
— Оля думала, что на молодого Ришара. Чувство у неё было настоящее, а главное, она даром моим восхищалась. Утверждала, что он у меня природный и глубокий. Аж трепетала вся.
— Это бывает, если куколка темпераментная…
Филя пропустил грубую шутку, ведь понимает Жетон, что о стихах речь, так нет, не может сдержаться — ерничает от зависти.
— С темпераментом все нормально у нас было — экстракласс. Но вот когда я ей стал в делах фишки угадывать, тут уже серьезный сюжет развернулся. В результате познакомила она меня с человеком одним из нашей очень засекреченной конторы. Он меня и вовлек. Такие дела раскручиваем! Вот только с Ольгой пришлось расстаться, в бабкин дом переехать, Валюху из ДЕЗА охмурить и жить по легенде — лоточником завалящим прикидываться.
— Ой, чегой-то я не врубаюсь… — Жетон круто насупил брови, думая думу. — Ты это о чем, ясновидец?
— О предстоящей операции и возможном твоем в ней содействии. С начальством я согласую.
— Перегрелся, — Жетон сдернул картон и приоткрыл окошечко. — Ты что, Филя, мухоморов объелся? Это я — Женька! Какая Оля в соболях!? Я ж с Ваньком из тебя ясновидца сделал. Во те крест! — Пугливо глядя в ясные очи собеседника, казак обмахнулся крестом. — Запамятовал? Ваньку Грицука, что в газетенке «Власть неведомого» отирается, домохозяек байками про тайны мироздания развлекает, забыл? Я тебя с ним свел, а ты ради хлеба насущного тиснул им статейку о северных преданиях. |