Изменить размер шрифта - +
-У вас ни к чему нет уважения. Вы все сопьетесь...
     - Разве механик был пьян?
     - Конечно, нет.
     - А меня вы когда-нибудь видели пьяным?
     - Нет, но ваши друзья-пьяницы.
     - Мне случалось напиваться,- сказал я.-Но к вам я никогда не приходил пьяным.
     - Конечно, нет. Я этого и не говорила.
     - Наверняка хозяин вашего механика в одиннадцать утра был уже пьян,- сказал я.-Потому-то он и изрекал такие чудесные афоризмы. - Не спорьте

со мной, Хемингуэй. Это ни к чему не приведет. Хозяин гаража прав: вы все-потерянное поколение.
     Позже, когда я написал свой первый роман, я пытался как-то сопоставить фразу, услышанную мисс Стайн в гараже, со словами Екклезиаста. Но в

тот вечер, возвращаясь домой, я думал об этом юноше из гаража и о том, что, возможно, его везли в таком же вот “форде”, переоборудованном в

санитарную машину. Я помню, как у них горели тормоза, когда они, набитые ранеными, спускались по горным дорогам на первой скорости, а иногда

приходилось включать и заднюю передачу, и как последние машины порожняком пускали под откос, поскольку их заменили огромными “фиатами” с

надежной коробкой передач и тормозами. Я думал о мисс Стайн, о Шервуде Андерсоне, и об эготизме, и о том, что лучше-духовная лень или

дисциплина. Интересно, подумал я, кто же из нас потерянное поколение? Тут я подошел к “Клозери-де-Лила”: свет падал на моего старого друга-

статую маршала Нея, и тень деревьев ложилась на бронзу его обнаженной сабли,- стоит совсем один, и за ним никого! И я подумал, что все поколения

в какой-то степени потерянные, так было и так будет,- и зашел в “Лила”, чтобы ему не было так одиноко, и прежде, чем пойти домой, в комнату над

лесопилкой, выпил холодного пива. И, сидя за пивом, я смотрел на статую и вспоминал, сколько дней Ней дрался в арьергарде, отступая от Москвы,

из которой Наполеон уехал в карете с Коленкуром; я думал о том, каким хорошим и заботливым другом была мисс Стайн и как прекрасно она говорила о

Гийоме Аполлинере и о его смерти в день перемирия в 1918 году, когда толпа кричала: “A bas Guillaume!” <Долой Вильгельма! (франц.).>, а

метавшемуся в бреду Аполлинеру казалось, что эти крики относятся к нему, и я подумал, что сделаю все возможное, чтобы помочь ей, и постараюсь,

чтобы ей воздали должное за все содеянное ею добро, свидетель бог и Майк Ней. Но к черту ее разговоры о потерянном поколении и все эти грязные,

дешевые ярлыки. Когда я добрался домой, и вошел во двор, и поднялся по лестнице, и увидел пылающий камин, и свою жену, и сына, и его кота Ф.

Киса, счастливых и довольных, я сказал жене:
     - Знаешь, все-таки Гертруда очень милая женщина.
     - Конечно, Тэти.
     - Но иногда она несет вздор.
     - Я же не слышу, что она говорит,- сказала моя жена.-Ведь я жена.
     Со мной разговаривает ее подруга.

“Шекспир и компания”

     В те дни у меня не было денег на покупку книг. Я брал книги на улице Одеон, 12, в книжной лавке Сильвии Бич “Шекспир и компания”, которая

одновременно была и библиотекой. После улицы, где гулял холодный ветер, эта библиотека с большой печкой, столами и книжными полками, с новыми

книгами в витрине и фотографиями известных писателей, живых и умерших, казалась особенно теплой и уютной.
Быстрый переход