Само собой разумеется, нормально петь с подобным сопровождением не получалось, и мы с Тарановой волей неволей подстраивались под музыкантов, то есть начинали блажить во всё горло, немилосердно коверкая мелодию и слова. После исполнения песни мы все – и певцы, и инструменталисты, и слушатели – чувствовали страшную опустошённость, и это ощущение особенно хорошо передал однажды Виталик Обухов, который пожаловался: «У меня внутри как будто бездна разверзлась». Видимо, наши экзерсисы что то нарушали в мировом порядке, и, подтачивая вселенское равновесие, становились причиной проявления разрушительных сил хаоса.

Уже будучи взрослым человеком, я познакомился с таким направлением в музыке, как black metal. Так вот, некоторые особо тяжёлые мрачные вещи живо напомнили мне те песни, которые мы пели в первом классе. Если хотите узнать, что же представляли собой наши занятия музыкой, то послушайте подряд композиции Burzum «My Key To Purgatory», Xasthur «The Walk Upper Blackness» и Darkthrone «Transilvanian Hunger», возведите всё это в куб, и тогда более менее поймёте, в какой обстановке проходили наши уроки.

Среди исполняемых нами песен была одна, которая неизменно вызывала массовую истерию. Речь идёт о песне про сурка («По разным странам я бродил, и мой сурок со мною…»). Татьяна Алексеевна с маниакальным упорством предлагала её исполнить, мы отказывались, потому что знали, что ни к чему хорошему это не приведёт, учительница настаивала, начинала психовать, становилась буйной и агрессивной, и мы в конце концов соглашались.

Заунывная грустная песня в нашей интерпретации приобретала какой то зловещий окрас, гнетущая атмосфера в классе сгущалась настолько, что, казалось, становилась осязаемой. Первые два куплета удавалось кое как осилить, но после очередного припева сил продолжать ни у кого не оставалось. Первым не выдерживал Поляков, по традиции дувший в горн: он отшвыривал инструмент в сторону, затыкал уши руками, падал на колени и принимался биться лбом об пол с дикими криками: «А а а, они идут, они уже близко!» После припадка он объяснял, что ему всякий раз блазнятся врачи в окровавленных халатах с пилами, тесаками и крючьями в руках, которые хотят его расчленить.

Вслед за Поляковым сдавали нервы у Светы Дементьевой, некрасивой девочки с пегими волосами, бровями и ресницами. С душераздирающими воплями она принималась носиться по кабинету, налетая на парты, стены и одноклассников, и бегала так до тех пор, пока, совершенно обессилев, не падала где нибудь в уголке.

Песня самым негативным образом влияла и на остальных детей: кто то хватал себя за горло, дико пуча глаза, кто то бился в судорогах с пеной у рта, кто то ногтями раздирал лицо, кто то, безумно хихикая, скакал на четвереньках… Лично у меня каждый раз возникало чувство, что сзади ко мне осторожно подкрадывается тот самый сурок из песни; в моём представлении размерами и внешним видом он походил на свинью, но был покрыт густой тёмной шерстью и имел длинный хобот. Я резко поворачивался навстречу опасности, но, не видя зверя, к своему ужасу понимал, что он каким то непостижимым образом за десятую долю секунды успел опять переместиться мне за спину. Боясь, что сурок атакует меня с тыла, я подбегал к стене и прижимался к ней спиной, но тут же понимал, что никакой стены сзади нет, а есть длинный тёмный коридор, в котором таится чудовищный сурок. Потом ребята из числа тех, кто не полностью терял над собой контроль, рассказывали, что я затравленно вертелся вокруг собственной оси и временами совершал внезапные прыжки.

Временное помрачение рассудка продолжалось у нас минут пять, а потом все приходили в себя. Поляков, первым оказывавшийся в отключке, раньше других приходил в сознание, обводил класс мутным взглядом, останавливал его на Голубевой, встряхивался, как вылезшая из воды собака, и, потрясая кулаком, начинал орать: «Ах ты, паршивка! Ты что же это с нами сделала, а? Угробить нас захотела? Вот я тебе сейчас!.