– Ну, что же, приветствуют нас совсем неплохо, – похвалил боцман.

Томек мягко улыбался. Встречавшие их негры кричали наперебой:

– Ямбо масунгу![25]

Кастанедо повел путешественников в хижину вождя племени. Боцман, Томек с Динго и Месхерия остались на площади ждать конца переговоров. Негры с восхищением смотрели на Томека и его собаку. Они вполголоса о чем‑то между собой спорили, оживленно жестикулируя руками. Переговоры в хижине продолжались около двух часов; наконец из хижины показался Хантер.

– Ну, переговоры закончены, – сообщил он товарищам. – Помогите мне внести ящик в хижину вождя.

– А что говорил этот купец, Кастанедо? – спросил боцман.

– Он стал мягче воска. Следует, однако, признать, что он пользуется большим влиянием среди здешних негров. Если говорить правду, то он диктует им условия.

– И за это, конечно, возьмет часть полученного ими вознаграждения,добавил боцман.

– Сомневаться не приходится, по‑видимому, так и будет. Мы тоже должны заплатить ему кое‑что от себя.

– Какого черта мы церемонимся с этим негодяем? – возмутился моряк.

– Мне кажется, что ни один из кавирондо не пойдет с нами без его разрешения. Вождь племени не сводил с него глаз и только тогда, когда Кастанедо снисходительно кивнул головой, дал свое согласие.

– Хитрая же бестия этот мулат.

Месхерия и боцман подняли ящик. Томек вошел вместе с ними в хижину вождя. Старый, но еще крепкий негр внимательно осмотрел подарки. Потом пересчитал предметы и куски тканей, полученные в качестве оплаты за пять ослов. Смуга выплатил довольно значительный аванс носильщикам. Они договорились, что носильщики завтра на рассвете явятся в лагерь путешественников. После завершения длительных переговоров звероловы вышли, чтобы осмотреть купленных у негритянского вождя ослов.

Томек не интересовался сильными животными, которые ростом были несколько больше европейских ослов. Стоя в тени дерева, крепко задумался, не спуская взгляда с Кастанедо. Он соображал, как помочь бедному Самбо.

Тем временем боцман, словно совершенно забыв о несчастном рабе, с интересом рассматривал ослов. Он вежливо беседовал с Кастанедо, обмениваясь с ним мнениями о достоинствах этих животных. И Кастанедо, который сначала вел себя несколько грубовато, преобразился вдруг в приятного собеседника.

«А я и не знал, что боцман такой непостоянный человек, – с горечью подумал Томек. – Сперва он называл Кастанедо негодяем, а теперь беседует с ним как с порядочным».

Сомнения мальчика развеялись только тогда, когда они попрощались с мулатом у его фактории. Как только они оставили позади его домишко, боцман подошел к Томеку и шепнул:

– Пусть меня запихнут в жестяную банку, как сардинку, если я не усыпил бдительности этого торговца живым товаром.

– Я вас совершенно не понимаю: только что вы дружески с ним беседовали, а теперь говорите совсем другое, – возмутился Томек.

– Пошевели‑ка шариками своей башки, так сразу все поймешь, – ответил боцман, хитро улыбаясь. Если бы я повесил нос, как ты, то Кастанедо моментально сообразил бы, что мы знаем о нем всю правду. Чтобы не иметь хлопот с англичанами, он сразу всадил бы Самбо нож под седьмое ребро и – поминай как звали. А теперь он без всякого опасения потянет из бутылки и завалится спать.

– То, что Кастанедо может спать спокойно, это правда, но бедный Самбо все еще находится в его руках, и кто знает, что его ждет, – тяжело вздохнул Томек.