Рекс снял очки и так пристально посмотрел на Джессику, что она смущенно отвела взгляд. Она знала, что в обычное время, когда Рекс без очков, мир для него – сплошная расплывчатая пелена. Но лица других полуночников он и без помощи оптики видел отчетливо и днем и ночью.

– Я думал, ты еще под домашним арестом, – сказал он.

– Да, но раз в неделю мне разрешают видеться с друзьями.

Рекс присел на ступеньку и глянул на Джонатана.

– Какая честь для меня.

Джессика осторожно уселась на садовый стул, опасаясь, что он не выдержит ее веса. Стул выдержал, но оказался жутко неудобным: даже сквозь шерстяную юбку ощущался холод стали, а подлокотники превратились в наждак из‑за бурой ржавчины.

– Что‑то стряслось, – констатировал Рекс.

Он знал, что они не просто поболтать зашли. Джессика взглянула на ближайшее от них окно. Оно было открыто, и порывы зябкого ветра то вытягивали, то задували в дом плохо закрепленную москитную сетку, точно живую мембрану.

– Не волнуйся, – сказал Рекс и слабо улыбнулся. – От папы у меня нет секретов.

– Прошлой ночью мы кое‑что видели, – начал Джонатан, сделав ударение на слове «ночь», которое в их разговорах означало тайный час.

Рекс глубокомысленно кивнул.

– Животное, растение или темняка?

– Человека, – ответила Джессика. – Он сидел, застыв, напротив моего дома и фотографировал мое окно.

Рекс нахмурился и зашаркал ботинками по крыльцу, подбирая под себя ноги. Он вдруг стал совсем таким, как в школе: беспокойным и нерешительным. Раскованным и даже самодовольным он бывал только в тайный час или когда они обсуждали что‑нибудь, касающееся полуночников. Стоило упомянуть обычного человека, и он тут же терялся.

– Это что, вроде как охотник?

– Нет, это не та ерунда, это посерьезнее, – возразил Джонатан.

Джессика покосилась на него: с каких это пор охотники – ерунда?

– Когда час кончился, я проследил за ним, – продолжил Джонатан. – Этот тип делал снимки ровно в полночь. И у него такая камера была… – Он поднял в руках воображаемую камеру и втянул зубами воздух, угрожающе зашипев. – Она делает несколько снимков в секунду. Как будто он хотел увидеть, не изменилось ли что‑нибудь… в полночь.

– Надеюсь, вы засветили пленку?

– Э… – Джонатан и Джессика переглянулись.

– Нет? – улыбнулся Рекс, снова посадил очки на нос и откинулся на спинку стула – теперь он снова был на коне. – Ладно, не катастрофа. Снимки могут показать перемену ровно в полночь. Например, вы сдвинули занавеску за время тайного часа. – Он пожал плечами. – Люди же делали в начале двадцатого века такие «фотографии разума». Особенно тут, в Биксби. Но они ничего не доказывают.

– А если это все‑таки катастрофа?! – воскликнула Джессика. – Он же явно знает про полночь!

Рекс кивнул и медленно закачался на стуле.

– Не беспрецедентный случай.

– В смысле?

Он встал, протопал к стеклянной двери и со скрежетом открыл ее.

– Я вам кое‑что покажу.

Даже при том, что все окна были открыты, воздух в доме был откровенно затхлым. Пахло старостью, как в доме престарелых в пригороде Чикаго, где бабушка Джессики тихо доживала свой век. А еще чувствовался характерный аромат окурков, замаринованных в наполненных водой пепельницах.

– Это для безопасности, – пояснил Рекс, заметив, что девочка удивленно подняла брови при виде разбухших, скисших окурков. – Папа не особо заботится о том, чтобы убирать за собой.