Я, Тило, не богиня, а всего лишь простая женщина. Да, я признаю это как правду, от которой пыталась ускользнуть всю свою жизнь. И хотя однажды я думала, что спасу мир, теперь вижу, что только принесла краткое счастье в несколько жизней. И все же, так ли это мало?

Специи, ради вас я приму любые горести, что вы ниспошлете на меня. Только позвольте часок поспать. Забыться всего на час, чтобы не видеть, как это тело снова станет прежним. Час отдыха, укрытой от насмешливого мира, ждущего меня там, снаружи. Потому что я так устала и да, мне очень страшно.

Специи не возразили.

И тогда я прилегла рядом с тем, что подготовила для пламени Шампати, последний раз в своем магазине, в котором уже больше не хозяйка.

Я проснулась от голоса вдалеке, пробуждение принесло с собой чувство разбитости. Показалось, что только мгновение прошло с того момента, как я заснула. Но теперь нельзя быть ни в чем уверенной.

Голос снова зовет: Тило. Тило. Тило.

Это не тот, кого я знаю и люблю?

Я поднимаюсь на ноги так стремительно, что закружилась голова. Пол накренился, как чья-то гигантская ладонь, желающая стряхнуть меня. Вокруг меня звуки, как будто что-то рвется — мое сердце?

Но нет. Смотрите-ка, это магазин, построенный магией специй, трескается, как яичная скорлупа, вокруг меня. Стены трясутся как бумажные, потолок раскалывается надвое, пол вздымается, как волна, от чего я падаю на колени.

О специи, зачем же так грубо вырывать из-под ног почву последнего убежища у той, что только собирает силы на то, чтобы жить дальше?

Но затем я понимаю: землетрясение.

Не успеваю я это полностью осознать, как земля резко вздрагивает и через мгновение содрогается снова. Что-то пролетает — горшочек или осколок от зеркала? — ударив меня по виску. В глазах мелькают красные звездочки. Или это всего лишь семена перца?

Но, даже окунаясь в эту новую боль и теряя сознание, я со всей безнадежностью понимаю, что не умру.

Майя

Я снова ошиблась.

Я умерла.

Или проснулась слишком рано, на пути в следующее воплощение.

О Тило (хотя это уже больше не мое имя), неужели на этот раз ты угадала?

Ибо что еще может быть это за место, теплое, как чрево, и такое же темное, с дрожанием прорезающее пустоту.

Я пытаюсь пошевелиться, проверяя, насколько это возможно. Я укутана во что-то мягкое, как шелк, — наверное, это мой посмертный покров или родильная простыня. Но у меня получается только слегка повернуть голову.

Но боль, затаившаяся в засаде, пантерой нападает на меня, так что я вскрикиваю.

Довольно несправедливо, что в следующей жизни тоже так много боли.

Тило, что уже больше не Тило, с каких пор ты считаешь себя вправе судить, что в мире справедливо, а что нет?

— Ни с каких, просто факт, — думаю я вслух, мой голос охрип от долгого молчания.

— Ты проснулась? — спрашивает чей-то голос. — Тебе очень больно?

Равен.

Он что, тоже умер? Неужели землетрясение убило нас всех: Харона с Хамидой, Гиту и ее дедушку, Квеси, Джагшита, Лолиту, которая только-только начала обретать себя, где-то в другом городке?

О нет, только не это!

— Можешь двигаться? — спрашивает голос Равена, долетая откуда-то издалека до свинцового шара моей головы.

Я протягиваю руку на этот голос и натыкаюсь на пушистую стену. Обивка гроба, думаю я, — совместного гроба, в котором хоронят любовников, чтобы их прах навсегда смешался.

Только этот гроб еще и летит сквозь галактику, увертываясь от града встречных метеоритов, что проносятся мимо, озаряя нас внезапными вспышками.

Затем я слышу продолжительный, злой гудок.

— Не смотрят, куда едут, — ворчит Равен.