|
Точнее сказать, чемодан-то был, и тоже коричневый, тоже дешевый, но Лапуэнт утверждал, что не тот. - С этим чемоданом я ездила в Конкарно, - заявила Фернанда. - У нас никогда никакого другого не было. Мы ведь, собственно, не путешествуем. Лапуэнт был непреклонен, он твердо стоял на своем: чемодан другой, первый был более светлый и ручка была подвязана веревкой. - Если бы мне нужно было починить чемодан, - возражал Стёвельс, - я бы без веревочки обошелся. Не забывайте, что я переплетчик и работаю с кожей. Филипп Лиотар тем временем принялся собирать свидетельства библиофилов, и выяснилось, что Стёвельс - один из лучших переплетчиков в Париже, возможно, даже лучший, которому коллекционеры доверяют самую деликатную работу, по преимуществу он занимается реставрацией старинных книг. Все сходились на том, что этот тихий человек почти всю свою жизнь проводил в мастерской, и считали, что полиция совершенно напрасно копается в его прошлом - нет там ничего сколько-нибудь подозрительного. Конечно, всплыла история Фернанды. Когда Стёвельс с ней познакомился, она занималась проституцией, и именно он вытащил ее из прежней жизни. Но и за Фернандой с тех довольно давних уже времен ничего сомнительного не водилось. Торранс уже четыре дня сидел в Конкарно. На почте нашли оригинал телеграммы, написанный печатными буквами. Сотрудница, принимавшая телеграмму, вспомнила, что у окошка вроде бы стояла женщина. И Торранс выверял все, составлял списки приехавших в последнее время из Парижа, опрашивал по двести человек в день. - Хватит с нас этой пресловутой непогрешимости Мегрэ! - заявил однажды журналисту Лиотар. И тут же завел разговор о частичных перевыборах в третьем округе, в связи с которыми кое-кому в политических целях было выгодно затеять здесь скандал. Следователю Доссену тоже досталось, и эти нападки, мягко говоря, бестактные, порой вгоняли его в краску. - Как у вас, ничего нового, за что можно было бы зацепиться? - Я ищу. Нас десятеро, иногда и больше: есть люди, которых мы уже двадцать раз допрашивали. Люка надеется найти портного, который шил синий костюм. Как обычно, когда общество так взбудоражено, ежедневно поступали сотни писем, отнюдь не облегчающих работу; почти все они направляли на ложный след, масса времени тратилась попусту. Тем не менее все скрупулезно проверялось, выслушивали даже сумасшедших, которым казалось, что они что-то знают. Без десяти час Мегрэ вышел из автобуса на углу бульвара Вольтера и, как всегда, взглянув на свои окна, был очень удивлен, что освещенное ярким солнцем окно в столовой закрыто. Он тяжело поднялся по лестнице и нажал на ручку двери - она не открылась. Впрочем, мадам Мегрэ, переодеваясь, запирала дверь. Он открыл своим ключом и оказался в голубом чаду. Поспешив на кухню, он выключил газ. Курица, морковка и луковица в жаровне превратились в один черноватый комок. Он открыл все окна, и когда получасом позже мадам Мегрэ, едва дыша, вошла в квартиру, она застала его в столовой, перед ним был кусок хлеба с сыром. - Который час? - Половина второго, - спокойно ответил Мегрэ. В таком состоянии он ее не видел никогда: шляпа набок, губы дрожат. - Только, пожалуйста, не смейся. - Я не смеюсь. - И не ругай меня. Я не могла поступить иначе и хотела бы видеть, каково было бы тебе на моем месте. |
