Но вновь меня выручила скульптура, на этот раз абстрактная, предоставив мне возможность переменить тему. Над тротуаром на высоте метров двадцати висел золотистый прямоугольник, поперек нижней части которого было прикреплено нацеленное вниз подобие какого-то дальнобойного орудия, тоже золотистое. И прошло еще несколько секунд, прежде чем я разглядел узкий прозрачный пилон, поддерживающий эту часть абстрактного памятника.
Дальнобойное орудие было нацелено на вторую половину скульптуры — чрезвычайно сложную конструкцию из трубок, тросов, стержней, пружин и кубов — опять же золотистую, длиной примерно в мой транспортер, однако шире и объемнее. Этот фантастический ажурный отливающий золотом параллелепипед тоже поддерживался почти невидимой опорой, но всего лишь на полуметровой высоте.
— Это, — объяснил Эльмо, указывая пальцем, — окно книжного склада, через которое Освальд произвел роковые выстрелы, а это — шасси автомобиля, в котором Джек дал себя пристрелить, показав своим подвигом всем будущим президентам Техаса, как подобает мужественно уходить, когда прозвонит твой политический колокол.
— Кстати, Черепуша, — продолжал Эльмо, пригибаясь в седле и соответственно понижая голос, — то, о чем я сообщу тебе теперь, сверхзасекречено, но компания, которую мы навестим, ничего другого под своими черепными крышками не. хранит. Опасные воды, Черепуша, очень опасные, так что с моей стороны только честно снабдить тебя веслом или даже парочкой, чтобы ты мог лавировать. А может быть, и аквалангом. К тому же мы, техасцы, не слишком уважаем секретность, а предпочитаем, чтобы все было попроще, посвободнее, вроде поводьев, которыми мы управляем нашими гражданами второго класса. Как бы то ни было, а скажу я тебе вот что: наш нынешний президент Техаса чуточку мнется и не торопится последовать великому примеру Джека. Видишь ли, его не любят, но вместо того, чтобы выйти вперед и умереть, как достойно мужчине, он превратил Президентскую обитель в укрепленный форт. Более того, — поверь и возрыдай! — организовал отряд из преданных ему мексиканских дворовых! Организовал — и вооружил их! Чистейшей воды подлость по отношению к политической оппозиции. Он дошел до того, что выгнал взашей свою охрану из Вольных техасских стрелков. Дескать, у него нет гарантий, что они его не прикончат. Что, конечно, святая истина, да только не для упоминания вслух.
— Мы к нему едем?
— Нет, ты все перепутал, Черепуша, хотя его обитель и здесь, в Далласе, где вершатся все важные дела. Нет, мы направляемся на ранчо Коттона Буи Ламара, губернатора штата Техас, иными словами, губернатора штата-прародителя величайшей нации мира. И никаких сношений с гнусным вооружающим мексов тираном Лонгхорном Элиджей Остином, текущим главой указанной величайшей нации!
— Вы надеетесь нанести ему поражение на следующих выборах? Эльмо покачал головой и причмокнул.
— Нет, Черепуша, в процессе обретения истинной свободы мы давно отбросили демократическую фантасмагорию. Нематериальным плебейским голосам мы предпочли материальную, ритуально удобную благородную пулю, и вот ее-то Лонгхорн Э.О. трусливо отказывается принять. А поданные против голоса скатились бы с него как с гуся вода.
Тем временем гусеницы транспортера, копыта ослика, нагормоненный конь и шесть стертых ороговевших мексиканских подошв уже влекли нас к совершенно иной панораме. Металл, стекло, пластмассы остались позади, а в отдалении поднимался настоящий лес крохотных хижин, обитых и окаймленных яркой пестротой. Видимо, цветами, подумал я с приятным удивлением. Между ними и нами находился целый город с тесно расположенными пастельных тонов постройками — светло-лиловыми, голубыми и розовыми, — но слишком миниатюрными даже для мексиканцев. И тут я понял, что передо мною кладбище.
Между бледно окрашенными жилищами мертвых навстречу нам ковыляла, опираясь на длинный посох, фигура, подобно мне закутанная в плащ, но оранжево-желтый. |