Обещал на джипе за мной прикатить и сразу в наш «Класс», чтобы я ему новый ирокез на голове соорудила…

— А ты что же?

— Я что, я ничего. Мне по фиг, кто там, в моем кресле под ножницами сидеть будет, лишь бы шеей не дергал, а то порежу.

— Ну, Тинка, ты даешь! Прямо мадам Гильотина какая то! — Ольга фыркнула, продолжая водить сангиной по бумаге. — Тебе что же, все равно, с кем встречаться?

Девушка пожала плечами:

— Я об этом не думаю. Если им все по барабану, то мне вообще — начихать глубоко и от души на их симпатию. Лишь бы баксы отстегивали, не жалея. Ужин в хорошем ресторане, сама знаешь, сколько стоит…

— Не знаю, Тиночка, я там не была давно. — Ольга вздохнула.

— Побываешь еще. С Лешкой. Он парень классный, ты не переживай, на своей автостанции заколачивает хорошо. Тебе на туфельки как раз хватит. На те самые, что в бутике «Строцци» продают, видела? Такие клевые! Из крокодиловой кожи.

— Что ты, Кристи! — махнула пальцем Ольга. — Если бы они были из крокодиловой кожи, то не стоили бы так дешево. Это винил какой-нибудь. Заменитель.

— Ха! Не скажи, подруга. Заменитель под триста гринов — слишком круто!

— Я читала «Vogue». Такая обувь, по настоящему, стоит около полутора тысяч долларов. Николь Кидман заказывала такие босоножки. Ей присылали из Австралии. Она ждала полтора месяца или два. Это почти ручная работа. Нам здесь таких туфель не видеть, подлинных, никогда! — спокойно возразила Ольга, продолжая рисовать.

— И все то ты знаешь, Олька. Блин, умная ты — обалдеть можно! — искренне восхитилась Кристина и цокнула языком. — Но есть такие вещи, что ни ты, ни я не просечем, хоть голову поломай напрочь! Ну, вот откуда эта старая швабра, этот скелет ходячий, вырыла свои присказки, басни сопливые?! Ты мне скажи? Откуда? Из какого сундука? «Сестру богатую». Я глянь, Олька, — не Мадонна или там, Джи Лопес, какая нибудь, а меня Костька, мой братан, все равно, ты знаешь, как любит?! Из-за меня только на Север завербовался, чтоб на лечение денег дать, хоть мать с Ксаней не пускали его, и, правда, у них же — пискля-малява только народилась, три месяца, у самого здоровье не очень… А он уперся в одно: «Нет, поеду, Кристинке деньги нужны, она у меня на сорокалетии еще плясать станет!» Косте в августе сорок стукнет. Как хочу к тому времени, и, правда, хорошо на ногах стоять! Может, я и спляшу? Уж если не рэп, так вальсок точно сбацаю. Костьке, хоть и далеко до Лешки, ну да я его маленько подучу. — Кристина хитро прищурилась и девушки, посмотрев друг на друга, опять рассмеялись…

3.

… — Не знаю, Леша! — Ольга пожала плечом, и в сумраке комнаты поплыл горьковатый запах сирени. Ее любимых духов. Должно быть, капля их застыла где-то на знакомой горловой ямке. Беззащитной, нервно бьющейся под его губами. — Он мне и не снится никогда, этот поезд.

— Совсем? — он коснулся пальцем ее щеки и опять удивился про себя, как хорошо ощущает ее в темноте, всю, неотрывно от себя, словно они — единое целое. Впрочем, так ведь и должно быть?

— Совсем, — Она чуть пошевелилась в его руках, аромат усилился, стал каким горячим, горьким, терпким. Тоскливо засосало под ложечкой. Ему опять показалось, что он едва не потерял ее.

— А что же ты тогда опять во сне кричала?

— На меня облако ползло. И я задыхалась. Оно было такое огромное, знаешь, и цвета то такого нет, чтобы его описать. Надвигалось на меня, как чудовище: липкое, противное.