- Лэди и джентльмены! между нами есть джентльмен.... даже, можно сказать, совершенно незнакомый нам человек (при этих словах какая-то грустная мысль поразила оратора; он остановился и показался чрезвычайно странным), которого таланты, которого путешествия, которого веселость....

- Извините, пожалуста, Эдвинс, быстро прервал его мистер Перси Ноакс: - Гарди, мой друг, что с тобой?

- Ничего, отвечал "забавный джентльмен", в котором, кажется, столько и оставалось жизни, чтобы произнесть три последовательных слога.

- Не хочешь ли немного водки?

- Нет! отвечал Гарди голосом, в котором обнаруживалось сильное негодование, и стараясь показать как можно более твердости: - к чему мне водки?

- Не хочешь ли выйти на палубу?

- Нет, не хочу!

Это было сказано с самым решительным видом и таким голосом, который легко можно было принять за подражание чему-то неопределенному; голос этот столько же имел сходства с голосом морской свинки, как и со звуками фагота.

- Пожалуйста, извините меня, Эдвинс, сказал вежливый Перси: - я полагал, что друг наш нездоров. Сделайте милость, продолжайте.

Молчание.

- Сделайте одолжение, продолжайте.

- Мистер Эдвинс ушел! вскричал кто-то из общества.

- Сделайте милость, извините меня, сэр, сказал буфетчик, подбегая к мистеру Ноаксу. - Прошу вас извинить меня, но я должен сказать вам, сэр, что джентльмен, который только что вышел на палубу, - тот самый, у которого зеленые очки, - находится в весьма нехорошем состоянии; а молодой человек, который играл на скрипке, говорит "что если не принесут ему водки, то он не может отвечать за последствия. Он говорит, что у него остались жена и двое детей, которых существование рушится вместе с разрушением парохода, чего он ждет каждую минуту. Флейтист был тоже очень нездоров, но теперь ему гораздо лучше.

Всякое прикрытие теперь было бесполезно; общество побрело на палубу. Джентльмены, кроме одних облаков, старались больше ничего не видеть; лэди, укутавшись в плащи и шали, какие только были взяты с нами, расположились на скамейках и даже под скамейки, в самом жалком положения. Ни одному еще обществу, собравшемуся для прогулки, не удавалось вынести такую бурю, такой дождь и такую качку. Насчет мистера Флитвуда посланы были вниз некоторые предостережения, по тому случаю, что кровные его защитники находились под влиянием морского недуга. Этот интересный ребенок ревел самым громким голосом, до тех пор, пока не стало уже более голоса, чтобы реветь; но едва он замолчал, как место его заступила мисс Вэкфильд и прокричала до самого конца поездки.

Спустя несколько часов, мистер Гарди открыт был в положении, которое заставило друзей его предположить, что он деятельно занимался созерцанием красот океана и в особенности его недоступной глубины; им только жаль было, что склонность к изящному принуждала его так долго оставаться в положении, весьма опасном во всякое время, но в особенности опасном для человека, подверженного приливам крови к голове.

Общество прибыло к таможне около двух часов следующего утра, в сильном изнеможении и с совершенным упадком духа. Тонтоны была очень нездоровы, чтобы начинать ссору с Бриггсами, а Бриггсы находились в самом жалком положении, чтоб досаждать Тонтонам. Один из гитарных футляров был потерям при переносе его с парохода в наемный экипаж, и мистрисс Бриггс не краснеё решилась утверждать, что Тонтоны нарочно подкупили носильщика, чтоб бросить этот футляр со сходни.