Ветер, дувший им попутно в течение целаго дня у сделался при повороте совершенно противным; небо постепенно застилалось тучами; небо, вода и берег приняли мрачный, тяжелый, свинцовый цвет. Последние полчаса дождь только накрапывал, а теперь он начинал лить. Ветер крепчал очень быстро, а рулевой весьма утвердительно выражал свое мнение, что скоро будет шквал. По временам легкое движение парохода, казалось, предваряло, что это движение будет посильнее и дойдет даже до крайне неприятного, если только ветер усилится. Каждый кусок дерева на пароходе начинал скрипеть, как будто пароход нагружен был платяными корзинами. Морская болезнь, или так называемая качка, имеет некоторое сходство с верою в появление призраков: почти все более или менее имеют убеждение, но весьма немногие решаются признаться в том. Точно так и при этом случае большая часть общества старалась выразить на лице своем совершенное счастие, между тем как в душе их происходило совершенно противное.
- Неужели идет дождь? спросил вышеупоминутый джентльмен, когда все расположились за стол, претерпев при этом всевозможные стеснения.
- Кажется, идет, но, вероятно, маленький, отвечал мистер Перси Ноакс, разговор которого едва был слышен, вследствие того, что дождевые капли сильно стучали в палубу.
- Неужели свежеет ветер? спросил кто-то другой.
- Нет, не думаю, отвечал Гарди, чистосердечно желая убедить себя в противном, потому что сидел подле самой двери, и ветер едва не сдувал его с места.
- Не беспокойтесь: скоро совершенно будет ясно! сказал мистер Перси Ноаксь самым веселым голосом.
- О, конечно! в один голос воскликнул весь комитет.
- В этом нет ни малейшего сомнения! провозгласили остальные члены общества, которых все внимание обращено было теперь на весьма серьёзное занятие: есть, резать, пить вино и прочее.
Неровное действие машины становилось очень заметно. Огромная часть холодной баранины, поставленная в одном конце стола, трепетала как бланманже; прекрасный филей трепетал; несколько языков, разложенных на блюда несоразмерной с ними величины, производили изумительные эволюции, бросаясь из стороны в сторону, или с одного конца на другой, подобно мухе в опрокинутом стакане. Нежное пирожное тряслось до такой степени, что невозможно было подавать его гостям, и прислуга с отчаянием отказалась от этой попытки. Стол дрожал и колебался как лихорадочный пульс; казалось даже, что ноги его слегка сводило судорогами.... Короче сказать, все решительно тряслось, качалось, колебалось, скрипело и брянчало. Казалось, что палубные бимсы только затем и были сделаны, чтоб производить головокружение, следствие чего во многих пожилых джентльменах обнаружилась угрюмость. Едва только буфетчик поднимет каминный прибор, как он снова повалится; и чем спокойнее старалась лэди и джентльмены поместиться на стульям, тем сильнее стулья старались, по видимому, ускользать из под них. Пронеслось несколько зловещих требований на маленькую рюмку водки; лица всего общества постепенно подвергались самым чрезвычайным изменениям, а один из джентльменов внезапно выскочил из за стола, без всякой уважительной на то причины, и бросился наверх с невероятной быстротой, к величайшему вреду самому себе и буфетчику, который в тот же самый момент спускался с лестницы.
Но вот собрали и скатерть со стола, поставили десерт и наполнили рюмки. Качка парохода увеличивалась; некоторые члены общества находили в положении своем что-то неопределенное, непостижимое, и на вид казались как будто только что пробужденными от крепкого сна. Молодой джентльмен в очках, находившийся несколько времени в колеблющемся состоянии - одну минуту светлый и веселый, а следующую за тем мрачный и унылый, как вертящийся маяк на морском берегу - совершенно неожиданно выразил свое желание предложить тост. После нескольких неудачных попыток сохранить свое вертикальное положение, молодой человек распорядился прицепить себя левой рукой к средней ножке стола и начал следующий спич:
- Лэди и джентльмены! между нами есть джентльмен. |