Вечером после суда Решид взял под руку весь день молчавшего Джемшира.

— О чем задумался? Завтра он будет в хорошей тюрьме, а года через два, глядишь, и опять с тобой. Скажи спасибо, что в такие дни сын оказался рядом — не на том же свете ему заступаться за отца!

Прошла отчужденность первых дней, и Хамза начал осваиваться в тюрьме, уяснять, что к чему… Его приняли в компанию, сколоченную для чаепитий, курения табака и опиума. Согласно тюремному обычаю, он приобрел щегольские четки. Ему разрешили прогулки.

Первое время он отговаривался:

— Несчастный случай, шайтан попутал…

Потом заговорил по-другому.

— На самом-то деле, признаться, не так все это было. Эй, ты! — сказал я ему. — Лучше утихомирься, а не то я тебя прибью. Ну, он — умолять: Ах, Хамза-ага, я нехорошо сделал, провалиться мне на этом месте, не увидишь меня больше с ней, и все такое… Ну я поверил, а он, оказывается, за нос меня водил… Но только мы не из тех, с кем можно шутить! Ну выстрелил я и набил ему брюхо свинцом!

Хамза любовался своей историей, украшая ее все новыми подробностями.

— …Ну, и узнал я, что он таскается следом за моей сестрой! — рассказывал он однажды. — Я подумал и сказал себе: послушай, Хамза, и ты проглотишь это? Двухкопеечный малый таскается за твоей сестрой, а ты промолчишь? Разве можно так, Хамза? Не вытерпел я тогда… А надо вам сказать, что у меня есть подружка, жена директора фабрики. Как она любит меня, и передать невозможно! Велю умри — умрет, ни минуты раздумывать не станет. Такая бабенка…

Ибрагим, приговоренный за убийство к двадцати пяти годам тюрьмы, высунул голову из-под одеяла и под оглушительный хохот камеры прокомментировал все, слышанное от Хамзы за эти дни, по-своему.

Бледное лицо Хамзы залилось краской. Он встал.

— Что ты хочешь сказать?

Ибрагим уже несколько дней приглядывался к Хамзе, но сдерживался. Дерзкий тон, каким этот мальчишка спросил его, что он хочет сказать, был достаточным основанием, чтобы проучить хвастуна.

Ибрагим откинул одеяло, соскочил с нар и, ни слова не говоря, сбил Хамзу с ног.

Хамза поднялся, но второй удар отбросил его почти на середину камеры.

Хамза катался по полу под пинками Ибрагима, так и не поняв, за что на него набросился этот каторжник.

— Скотина! — сказал наконец Ибрагим. — Вчера одно, сегодня другое. Храбрость свою показываешь? А теперь вставай!

Сконфуженный Хамза поднялся, вытер глаза.

— И чтобы я больше не слышал, как ты тут выламываешься! Понял?

Но уже на следующий день он разрешил Хамзе стелить постель рядом с собой.

С того дня Хамза ходил по пятам за Ибрагимом.

Они вместе ели, вместе пили кофе, вместе выходили в комнату для свиданий, когда Хамзу навещали родственники.

Жена директора пришла с кучей подарков и с фиолетовыми кругами вокруг заплаканных глаз.

— Хамза, дорогой мой! — изливалась она. — Ах, Хамза, что я буду делать без тебя четыре года?

Ибрагим усмехнулся в усы:

— Не расстраивайся, сестричка. Что не случится, пока новый день родится. Глядишь, завтра переведут твоего дорогого в хорошую тюрьму, а то и вовсе: придут к власти демократы — и амнистию объявят… Подожди…

Так было каждое свидание.

— Смотрите за моим Хамзой, — умоляла она. — Очень прошу, присматривайте за ним.

Женщина доставала кошелек и одаривала всех, и в первую очередь Ибрагима.