Как идут
дела?
-- Да ничего, нормально. Старшим телефонистом назначили вот, -- и
хмыкнул: -- Сержанта сулятся дать. Глядишь, я и вас обскакаю в званиях, в
генералы выйду...
-- А что? Тот не солдат... А ну-ка, полей-ка, Николай Евдокимович.
Щусь стянул с себя гимнастерку и рубаху, сердобольный Коля Рындин лил
ему на спину из котелка, стараясь не попадать струей в глубокий шрам, в
середке багровый, по краям синюшный, цветом и формой похожий на бутон
медуницы, ровно бы помеченный когтями дикого зверя -- следы от швов. На Дону
попало. Комиссован он был на три месяца. В Осипово съездил и сотворил
Валерии Мефодьевне второго ребенка, на этот раз парня, Василия Алексеевича.
Побывал он и в двадцать первом полку, в гостях у своего высокого попечителя,
полковника Азатьяна. Дела в полку в смысле жилья маленько подладились,
построено несколько казарм-бараков, подвалы совсем раскисли и развалились, с
едой же обстояло еще хуже, чем в прошлые времена, муштра и холод все те же,
мается под Бердском народ уже двадцать пятого года рождения -- Россия не
перестает поставлять пушечное мясо. Отмаялся старшина Шпатор, кончились
земные сроки Акима Агафоновича. Умер он неловко, в вагоне пригородного
поезда -- ехал зачем-то в Новосибирск, сел в уголке и тихо помер, на
повороте качнуло вагон, мертвый свалился на пол, валялся в грязи, на шелухе
от семечек, средь окурков, плевков и прочего добра. Не поднимали, думали,
пьяный валяется, и катался старшина до тех пор, пока ночью вагоны не
поставили в депо, уборщицы, подметающие в них, и обнаружили мертвого
старика. За всю службу, за всю маету, за тяжелую долю, выпавшую Акиму
Агафоновичу, явлена была ему льгота или Божья милость -- полковник Азатьян
велел привезти из городского морга старого служаку и похоронить со всеми
воинскими почестями на полковом кладбище. Была заминка с похоронами -- в
кармане гимнастерки Шпатора с обратной стороны военной накладной написано
было химическим карандашом завещание, в котором старшина Шпатор просил не
снимать с него нательный крест и похоронить его рядом с мучеником --
солдатом Попцовым либо с убиенными агнцами, братьями Снегиревыми. Но к той
поре щель, в которой покоились братья Снегиревы, уже сровнялась с
ископыченным военным плацем, а где закопан Попцов, никто не помнил.
Похоронили старшину возле лесочка, среди могил, в изрядном уж
количестве здесь расселившихся, несмотря на то, что в учебном полку, как и
прежде, не хватало боеприпасов, все же дали залп над могилой, пусть и
жиденький, из трех винтовок.
Под Харьковом, куда после излечения прибыл Щусь, ему присвоили звание
старшего лейтенанта, а вот когда он сделался капитаном, Лешка и не ведал --
редко все же видятся, хоть и в одной дивизии воюют.
-- Ну, что там, на берегу? Мы ничего еще не видели, в потемках
притопали, -- спросил капитан, вытираясь сухим, застиранным рушником,
услужливо поданным Колей Рындиным. |