Как ее отражение, как молчаливый крик, нависло, клонясь к западу, кроваво-красное солнце. Красным отливали черные перья грифоницы, взмывшей со скал и полетевшей навстречу.

«Кто там, Ветер?» – спросил Кар, одновременно потянувшись магией. Узнавание пришло вместе с ответом грифона, вместе с мысленным голосом, еле слышным из-за расстояния:

«Карий, это Кати. Остановись. Нам нужно поговорить».

«Не о чем говорить», – откликнулся Кар, но Ветер, послушный его чувствам, плавно заскользил навстречу самке.

Очень молодая, почти птенец, она с натугой взмахивала крыльями: две всадницы, хоть и стройные телом – немалая ноша для столь юного зверя. Кар невольно залюбовался всеми тремя.

«Кого из вас поздравить с удачным Покорением?» – спросил он.

«Зиту, – ответила Кати. – Я уступила ей свое право».

Девушка застенчиво улыбнулась Кару. Ветер изогнул шею, горделиво приветствуя самку. Та развернулась в воздухе. Теперь оба грифона летели рядом, подстраиваясь к движениям друг друга.

«Сильнейший в ярости, – сказала Кати. – Зачем ты вернулся?»

Грифоны держались крыло к крылу, но Кар ответил так же мысленно:

«Ты догадалась, Сильная, если встречаешь меня здесь».

«Это сумасшествие. Он убьет тебя».

«Не надо, Кати. Ты меня не остановишь. К тому же, разве ты не этого хотела?»

«Не этого. Не твоей смерти. Будь все по-моему, ты выучился бы, освоил высшую магию и сразился с ним, будучи готов. Ты стал бы Сильнейшим, а теперь – станешь трупом».

«Прости меня, Сильная, – сказал Кар. – Я не буду больше ничьим орудием. Ни его, ни твоим».

«Я никогда не считала тебя орудием, – в ее мыслях проскользнула горечь. – Послушай меня. Еще не поздно повернуть назад. Это самоубийство – бросать вызов Амону».

«Знаю. Но не поверну».

«Неужели твой император этого стоит?»

«О, да, Кати. Стоит. И не только он. Все, чья кровь питает вашу Силу, кого вы обрекли на заклание – они этого стоят».

«Вы? Как высокомерно, Карий. Разве ты сам не брал их кровь?»

«С этим покончено».

«Думаешь, они тебе простят?»

«Это неважно, Кати».

Грифоны летели неспешно, то ли слушая людской спор, то ли обмениваясь своими, недоступными для прочих, мыслями. Но Долина приближалась – медленно, неотвратимо. Сильная не скрывала печали, и то не была печаль о несбывшихся планах.

«Почему ты решил, что остановишь вторжение? Если представить, что ты победишь…»

«То займу кресло Сильнейшего. И вам придется меня слушать».

«Тебя вызовут на поединок все Сильные по очереди. Будь ты хоть вчетверо сильней, ты обречен. Но до этого не дойдет. Я слабей Амона, но с тобой справилась бы легко. Ты ему не соперник».

«Так помоги мне, Сильная Кати. Реши, кого ты ненавидишь больше – дикарей или Амона, убившего твою мать!»

Кати ответила не сразу.

«Ты давно знаешь?» – наконец спросила она.

«Он сам рассказал мне перед отлетом».

И странное чувство – как будто нечто несказанное повисло в воздухе.