От стен исходил нестерпимый холод, насквозь продирал и без того уже окоченевшее тело – боль выкручивала наизнанку – Алёша чувствовал, что в каждое мгновенье может утерять связь с тем миром, где была Оля. Обмороженное сердце не хотело гнать отравленную кровь, замирало, и за каждый новый рывок приходилось бороться, напрягать волю. Вот с трудом, едва выговаривая слова, произнёс:

– Чунг, хоть бы ты помог – согрел своим светом…

– Я стараюсь, Алёша – сейчас я все силы отдаю этому, иначе тебе было бы много хуже… Тебя бы вообще уже не было…

Тряска и грохот снаружи стали уже совсем невыносимыми, казалось – сейчас эти каменные стены не выдержат, изойдут трещинами, лопнут; они действительно трещали. Алёше казалось, что он, то взмывает в поднебесье, то опадает в бездонную пропасть… Вот с грохотом раскрылись некие массивные двери, и вышла, похожая на сцепление треугольников, туша. Пронзительно тонкий голос поведал:

– Я капитан этого судна, и я имею честь вам доложить, что мы попали в сильнейшую из бурь! Мой корабль может не выдержать. Дело в том, что на нас надвигается сама хранительница врат…

– А–а – Снежная Колдунья! – воскликнул Алёша. – Наверное, почуяла, что я здесь – погубить задумала.

Капитан заискивающим тоном поинтересовался:

– А позвольте узнать – кто сильнее: Вы или Хранительница.

Горькая, мучительная ухмылка исказила страшные, исступлённые Алёшины черты:

– Ну, некоторые говорят, что я… Но нет – на самом деле – Оля. А она сейчас со мною, рядом, стоит только протянуть руку.

– Так вы тройственны, О БОГ! Ваше тело – дух златистый над вами, и ещё что–то незримое, но несомненно самое могучее… А неугодно ли вам взглянуть на бурю, на Хранительницу…

– Ну а что ж мне, по вашему остаётся. Давайте, ведите меня.

И вот капитан подхватил (остро при этом впившись), Алёшу под один из каменистых треугольников, который заменял ему руку, и повёл куда–то среди выворачивающего смрада, каменного треска, скрежета, испуганных и злых возгласов команды. И хорошо ещё, что он так впился, иначе, при одном из сильнейших толчков, Алёшу непременно бросило бы на стену, пронзило бы одним из шипов. Они спустились по вывернутой, скособоченной лестнице, и вошли в помещение наполненное сильнейшим ветром. Ветер был бы смертоносным, разорвал бы Алёшу в клочья, если бы не хитроумная система каменных щитков, которая останавливала большую часть урагана, и почти все камни, оставляя при этом открытым обзор.

Картина была величественной и мрачной. Каменная поверхность дыбилась многометровыми валами, и «корабль», вместе с выгибающимся тросом, то взмывал на них, то проваливался в чёрные, бездонные пропасти между ними. Многометровые тёмные вихри–призраки носились кругом, вздымали каменные буруны, раскручивали их, метали в корабль. Впереди же, метрах в пятистах, клубилась и нарастала зловещая тёмная стена – в ней раззевалась пасть способная разом поглотить сотню подобных «кораблей», и выбрасывала снежные сонмы.

– Вот она – Хранительница! – с дрожью взвизгнул капитан, и с сомнением взглянул на иссушённую, похожую уже на мумию Алёшину фигуру. – Так вы, стало быть, управитесь с нею?..

Алёша ничего не ответил – он не знал, что теперь делать – он ухватившись за выступ, едва удерживался под напором ветра, и неотрывно глядел на свою противницу; в измождённом мозгу, бились лихорадочные мысли: «Ведь раздавит меня! Какая же у неё мощь! И почему прежде не раздавила?! Я же пред нею – как муравей!..» – и, словно в подтверждение тяжких этих мыслей; вместе с очередной снежной тучей, из исполинской глотки вырвался яростный, оглушительный хохот – под его властью и ветер и валы ещё усилились, и теп»ерь корабль» буквально падал в пропасти меж валами, ударялся от стремительно несущуюся стену следующего, взмывал вверх, снова удар – треск – «корабль» едва не развалился, но вот вновь рывок вверх, вновь падение – удар.