– Теперь я могу взять документы? – спросил Мамаев.

– Они ваши. А вот это считайте нашим подарком, – проговорил я и протянул ему заклеенный конверт. – Не вскрывайте. Потом прочитаете, в спокойной обстановке. И не торопитесь в милицию, чтобы объявить Калмыкова во всероссийский розыск.

– Вы получили бабки? Отдыхайте! – отрезал Мамаев. – Я купил эти бумаги. И могу делать с ними что захочу!

* * *

На этой реплике два главных действующих лица спектакля покинули сцену, оставив зрителей размышлять о том, что же, собственно, они видели.

* * *

Мамаев исполнил свою роль, как по писаному. В ней не было никаких неожиданных поворотов. А вот роль Тюрина я не понял. Он знал, что содержится в старой папке. Он знал, как этими документами намерен распорядиться Мамаев. И он всеми силами пытался помешать ему это сделать. Вплоть до угроз. И пошел бы дальше, если бы Артист каким‑то образом не вывел его из игры.

– Что за конверт ты ему дал? – спросил Артист.

– Покажу, – пообещал я. – Сначала объясни, чем ты нейтрализовал Тюрина. Что ты шепнул ему на ушко?

– Я задал ему короткий и очень простой вопрос. Но прежде вопрос тебе. Ты по‑прежнему уверен, что семьдесят штук баксов за квартиру жены Калмыкова были ходом Бурова?

– Абсолютно. Раньше были сомнения, сейчас нет.

– Вот что я спросил у Тюрина: «С какого времени вы работаете на Бурова?»

Артист насладился произведенным эффектом и объяснил:

– Нинон Забелина была на почте в Перово с Тюриным. Ты понял? Это он отправил деньги за квартиру жены Калмыкова!

* * *

В кабинет ввалились Муха и Боцман, снедаемые любопытством.

– Чем кончились переговоры? – с порога спросил Боцман.

– Куда ты гонишь кино? – запротестовал Муха. – Я представляю, как ты читаешь книги. С конца! Пастух, не потворствуй его низменным вкусам. Начинай с начала и не спеши.

– Бабки – это дело хорошее, – заключил Боцман, выслушав мой отчет. – Но я чего‑то не врубаюсь. А если Мамаев пойдет с приговором трибунала в ментуру? Бумаги‑то настоящие. На них не написано, что это прикрытие.

И тогда я выложил то, что Буров назвал козырем в моем рукаве. Этот документ три дня назад передал мне вместе со старой папкой генерал‑лейтенант Лазарев. Ксерокопия его лежала в конверте, который я вручил Мамаеву. Я уже не сомневался, что под амнистию Калмыков попал благодаря этому документы, а не из‑за медали «За отвагу» и орденов Боевого Красного Знамени и Красной Звезды. Потому что слова Бурова о том, что он никогда не подступается к проблеме, если не владеет абсолютно всей информацией, следовало понимать буквально.

Это был Указ Президиума Верховного Совета СССР от 25 января 1989 года. В верхнем правом углу стоял гриф: «Публикации не подлежит». Указ был подписан Председателем Президиума Горбачевым М.С. В нем было:

«За героизм, проявленный при выполнении специального задания Правительства, присвоить звание Героя Советского Союза Калмыкову Константину Игнатьевичу (посмертно)».

II

Очень неприятный, тяжелый осадок остался у меня от разговора с Мамаевым. Вроде бы я сделал все, что зависело от меня, чтобы подтолкнуть его к мировой с Буровым, а вышло, что не только не подтолкнул, но даже, кажется, отдалил. Совершенно того не желая, я в точности реализовал замысел Бурова, хоть и считал его нелюдским.

В том, как Мамаев стремился купить протоколы трибунала и купил их даже за вызывающе наглую цену, было что‑то большее, чем голый расчет, что‑то иррациональное, выходящее за пределы житейской логики.