— Зачем?! — возмутилась миссис Патимкин. — Да по тому, что ты разленилась. Ты считаешь, что весь мир тебе обязан…

— Кто это тебе сказал?

— Ты должна сама зарабатывать себе хотя бы на одежду!

— Зачем?! Господи Боже мой! Мама, папа ведь зарабатывает кучу денег! На что тебе жаловаться?!

— Когда ты в последний раз мыла посуду?

— О, Боже! — рассердилась Бренда. — Посуду моет Карлота!

— И не надо поминать всуе Господа!

— Мама… — заплакала вдруг Бренда. — Ну почему ты такая?..

— Нечего тут рыдать, — сказала миссис Патимкин. — Иди поплачь перед своими дружками…

— Мои дружки… — всхлипывала Бренда. — Почему ты орешь только на меня?.. Почему все ко мне так жестоки?!

Из коридора доносились звуки тысяч скрипок. Андре Костеланец пел «Ночь и день». Дверь в комнату Рона была открыта, и мне было видно, как он лежит на кровати, растянувшись во весь свой гигантский рост, и подпевает пластинке. Слова были те же, что у Костеланеца, но мелодию, которую напевал Рон, я не узнал. Минуту спустя Рон снял телефонную трубку и попросил соединить его с Милуоки. Пока телефонистка набирала нужный номер, Рон повернулся на живот и врубил проигрыватель на полную мощность, чтобы песню услышали за полторы тысячи километров к западу.

Внизу веселилась Джулия:

— Ха-ха, Бренда плачет! Ха-ха, Бренда плачет.

Потом послышался топот шагов Бренды. Она бежала вверх по лестнице.

— Ничего, настанет и твой день, маленькая дрянь! — крикнула она в сердцах Джулии.

— Бренда! — завопила миссис Патимкин.

— Мама! — расплакалась Джулия. — Бренда обзывается!

— Что тут происходит?! — орал мистер Патимкин.

— Вы меня звали, миссис П.? — громко интересовалась Карлота.

— Привет, Гарриет! — кричал в телефонную трубку Рон. — Я им уже сообщил…

Я уселся на свою рубашку от братьев Брукс и громко произнес свое собственное имя.

— Будь она проклята! — ругалась Бренда, меряя шагами мою комнату.

— Брен, может, мне лучше уехать?..

— Тс-с-с… — она подошла к двери и прислушалась. — Кажется, они собираются в гости. Слава Богу!

— Бренда…

— Тс-с-с… Ушли.

— И Джулия тоже?

— Да, — сказала Бренда. — Ты не заметил — Рон у себя? У него дверь заперта.

— Нет, он куда-то ушел.

— Здесь невозможно услышать, как они передвигаются по дому. У нас все крадутся… В тапочках… Ох, Нейл!

— Брен, я говорю, может, мне завтра уехать?..

— Да она не из-за тебя сердится.

— Но я только все усугубляю…

— Она сердится на Рона. Его женитьба приводит маму в бешенство. Да и меня тоже. Теперь, когда тут появится милая-милая Гарриет, обо мне вообще забудут.

— Ну и хорошо. Разве нет?

— Бренда подошла к окну и выглянула на улицу. За окном было темно и холодно. Деревья гнулись под ветром, листва трепыхалась, словно развешенное для сушки белье. Все вокруг напоминало о том, что близится сентябрь, и я впервые сообразил, что Бренда уже совсем скоро уедет в колледж.

— Раз нет? — повторил я свой вопрос, но она меня не услышала.

Отвернувшись от окна, она пересекла комнату, подошла к дверце в дальней стене, распахнула ее и подозвала меня:

— Иди сюда.