| 
                                     Мне не хотелось уходить от Бренды в то утро, и я какое-то время ласкал маленькую родинку на ее затылке, которая стала видна после стрижки. Я задержался в комнате Бренды дольше, чем следовало, и когда я в конце концов все же отправился к себе, то лишь чудом не столкнулся в коридоре с Роном, который готовился к очередному рабочему дню в компании «Раковины для кухни и ванной — Патимкин».
   
6 
  
Предполагалось, что тот день станет последним из проведенных мною в гостях у семейства Патимкин. Однако, когда я начал паковать чемоданы, пришла Бренда и сказала, что можно распаковываться — каким-то образом ей удалось выклянчить у родителей еще неделю, так что я могу гостить у них вплоть до Дня Труда, на который назначена свадьба Рона и Гарриет. На следующий после свадьбы день Бренда уедет в колледж, а я — домой. Таким образом, мы будем друг с другом до самого конца лета. 
Новость, казалось, должна была обрадовать меня, но едва Бренда вышла из комнаты и каблучки ее застучали по лестнице — Патимкины спешили в аэропорт, чтобы встретить Гарриет, — как на меня нахлынула грусть. Я вдруг понял, что отъезд Бренды в Рэдклифф будет означать для меня конец. Даже с высокого табурета мисс Уинни мне вряд ли удастся разглядеть Бостон. Тем не менее, я рассовал свои пожитки по полкам и начал успокаивать себя тем, что со стороны Бренды не было и намека на то, чтобы прекратить наши отношения. Причины моего беспокойства гнездились в моем собственном сомневающемся сердце. 
Я зашел в комнату Рона и позвонил тете. 
— Алло? — сказала тетушка. 
— Тетя Глэдис! Как поживаешь? 
— Ты заболел? 
— Нет, я чувствую себя прекрасно. Вот звоню, чтобы сообщить, что задержусь еще на неделю. 
— Почему? 
— Я же сказал: потому что мне здесь очень хорошо. Миссис Патимкин попросила меня остаться еще на неделю — до Дня Труда. 
— У тебя остались чистые трусы? 
— Я их стираю каждый вечер. У меня все в порядке, тетя Глэдис. 
— Вручную трусы не отстираешь. 
— Да чистые у меня трусы, чистые! Не волнуйся, тетя Глэдис. Я замечательно провожу время. 
— Он зарастает грязью, а я не нервничай! 
— Как там дядя Макс? — переменил я тему. 
— Да что с ним станется? Дядя Макс есть дядя Макс. Мне не нравится твой голос, Нейл. 
— Почему? По нему чувствуется, что на мне грязные трусы? 
— Какой умник… Ничего, когда-нибудь ты поймешь! 
— Что? 
— Что значит «что»? Сам увидишь. Заживешься там, станешь брезговать нами… 
— Никогда, родная! 
— Увижу своими глазами — может, и поверю. 
— Холодно там у вас, тетя Глэдис? 
— Снег идет. 
— Что, всю неделю было холодно? 
— Кто сидит на заднице весь день, тому холодно. А для меня февраль еще не наступил. 
— Ладно, тетя Глэдис. Передай всем привет. 
— Тут тебе письмо от матери пришло. 
— Это хорошо. Пусть полежит до моего приезда. 
— А ты не можешь приехать, прочесть письмо и уехать назад? 
— Нет, я подожду. Напишу им что-нибудь в ответ. Ну, пока. Будь послушной девочкой. 
— А что у тебя с носками? 
— Я хожу босиком. Пока, родная! — и я повесил трубку. 
На кухне вовсю шуровала Карлота. Меня всегда поражало то обстоятельство, что характер труда не оказывал никакого влияния на отношение Карлоты к жизни. Все ее хлопоты по хозяйству походили на пантомиму, служившую иллюстрацией к напеваемой песенке, даже если пела она, как сейчас, песню «Я из тебя душу вытрясу».                                                                      |