Не спорю, может, иногда и прорывается в разговоре что‑то такое, похожее на нахальство. Подводит привычка. Что еще?
– Блейн действительно болен?
Хемингуэй утвердительно кивнул, но напустить на себя грусть по этому поводу ему не удалось. Он довольно равнодушно поведал:
– Позавчера у него заболел живот, и аппендикс лопнул прежде, чем его смогли вырезать. У Блейна есть шансы, но они невелики.
– Нам не хотелось бы его терять, – сказал я. – Такой парень – украшение полиции. Хемингуэй снова сплюнул в окно.
– О'кей. Следующий вопрос, – вздохнул он.
– Вы убедительно доказали, почему отвезли меня к Зондерборгу. Но вы еще не объяснили, зачем он держал меня 48 часов взаперти, напичканного наркотиками.
Хемингуэй бесшумно затормозил у тротуара. Он положил руки на руль и потер большие пальцы друг о друга.
– Я не знаю, – глухо сказал он.
– У меня были бумаги, из которых следовало, что я частный детектив, – продолжал я. – Ключи, деньги, фотографии. Если бы доктор не знал вас, он бы подумал, что удар по голове всего лишь розыгрыш, повод запихнуть меня в его заведение для того, чтобы я все там разнюхал как следует. Но я догадываюсь, что он очень хорошо знает вас, ребята. Оттого я и озадачен.
– Оставайтесь озадаченным. Так безопаснее.
– Да, конечно, – согласился я. – Но в этом нет никакого удовлетворения.
– Вы попросили закон Лос‑Анджелеса заняться этим?
– Чем этим?
– Вашими подозрениями в отношении Зондерборга.
– Не совсем.
– Так да или нет?
– Я не такая уж важная личность, чтобы давать указания полиции, – сказал я. – Служители закона из Лос‑Анджелеса могут прибыть сюда в любое угодное им время. Не все, конечно, но парни шерифа и окружного прокурора – точно. У меня есть друг из прокурорского надзора, да я и сам там когда‑то работал. Друга зовут Берни Оле. Он – главный следователь.
– Вы ему об этом сообщили?
– Нет, Я не говорил с ним уже целый месяц.
– Подумываете о том, чтобы направить его на это дело?
– Если это помешает моей работе, то нет.
– Частное дело?
– Да.
– О'кей. Что вы хотите?
– Чем действительно занимается Зондерборг? Сержант убрал руки с руля и по‑чемпионски залепил плевком в фонарный столб.
– Хорошая улочка, не правда ли? Приятные дома, приятные сады, приятный климат. Вы часто слышите о подкупленных полицейских?
– Изредка, – ответил я.
– О'кей! Сколько полицейских живет на таких улицах, как эта, в таких домах с красивыми лужайками? Я знаю четверых‑пятерых, все из отряда по борьбе с проституцией и игорными домами. Они зашибают приличные деньги. А полицейские, как я, живут в жалких домишках в грязной части города. Хотите посмотреть, где я живу?
– А что это докажет?
– Послушайте, приятель, – серьезно сказал здоровяк. – Я иду у вас на поводу, но всякому терпению есть предел. Полицейские не поддаются на деньги! Улыбаетесь? Ладно, бывает, но редко. Полицейские делают, что им говорят. А парень, который сидит в огромном кабинете, в дорогом костюме и пахнет дорогой выпивкой тоже ничего не решает. Вы меня понимаете?
– Что за человек мэр?
– Мэр как мэр, как в любом другом городе. Политик. Вы думаете, он приказывает? Чепуха. Вы знаете, что происходит с этой страной?
– Я слышал, слишком много замороженного капитала, – сказал я.
– Парень не может оставаться честным, даже если он этого хочет, – сказал Хемингуэй, – Его вытряхнут из собственных штанов, если он останется честным. |