Она без умолку болтала, расспрашивала его:
-- Ах, как ты меня мучил! Я стала для тебя ничем. Я проводила дни без
всякой для тебя пользы, я была так беспомощна и уже отчаялась, что смогу
быть на что-нибудь годной... А ведь в первые дни я тебе помогала. Тогда ты
меня видел, говорил со мной... Помнишь, как ты лежал и, засыпая на моем
плече, все бормотал, что тебе хорошо со мною?
-- Нет,-- отвечал Серж,-- нет, не помню... Я тебя никогда не видал. Я
только что увидел тебя в первый раз; ты такая красивая, лучезарная,
несказанная!
Она в нетерпении хлопнула в ладоши и воскликнула:
-- А мой гребень? Неужели ты не помнишь, как я давала тебе мой гребень,
чтобы успокоить тебя, когда ты совсем превращался в ребенка? Ведь вот и
сейчас ты искал его в моих волосах...
-- Нет, не помню... Твои волосы -- точно мягкий шелк. Никогда я еще не
целовал твоих волос.
Она сердилась, приводила различные подробности, рассказывала о том, как
он выздоравливал в комнате с голубым потолком. Но он только смеялся и,
наконец, приложив руку ее к губам, сказал устало и тревожно:
-- Нет, молчи, я не знаю, ничего не хочу знать... Я только что
проснулся и нашел тебя здесь, среди роз. Вот и все!
И он еще раз обнял ее и долго-долго мечтал вслух, вполголоса:
-- А может быть, я когда-то уже жил. Должно быть, очень-очень давно...
Я тебя любил в каком-то мучительном сне. У тебя были те же синие глаза,
продолговатое лицо, манеры ребенка. Но волосы свои ты старательно прятала
под косынкой. И я не решался снять ее: у тебя были такие грозные волосы, они
бы умертвили меня... А теперь твои волосы так же нежны, как ты сама. Они и
пахнут, как ты. Когда я дотрагиваюсь до них паль-
цами, я ощущаю всю твою красоту, все твое изящество. Целуя их, погружая
в них лицо, я пью тебя всю.
И он перебирал руками ее длинные локоны, прижимал их к губам, как бы
выдавливая из них всю кровь. Он помолчал, потом продолжал:
-- Как это странно: еще раньше, чем родиться, ты уже видишь во сне, что
родился... Я был где-то погребен. Мне было холодно. Я слышал, как надо мною
трепещет какая-то жизнь. Но я затыкал себе уши в отчаянии, я привык к своей
темной дыре, я вкушал в ней какие-то чудовищные радости и не старался даже
высвободиться из-под груды земли, которая давила меня... Где это я был? И
кто, в конце концов, извлек меня на свет божий?
Серж напрягал память. Альбина же теперь, напротив, начала бояться, как
бы он чего-нибудь не вспомнил. Она, улыбаясь, взяла прядь своих волос,
обернула ее вокруг шеи юноши и привязала его к себе. Этой игрой она вывела
его из задумчивости.
-- Ты права,--сказал он,--я твой, а до остального мне мало дела!.. Ведь
это ты извлекла меня из-под земли? Должно .быть, я лежал под этим садом и
слышал, как под твоими шагами хрустели камешки на тропинке. Ты меня искала,
ты проносила над моей головой и пение птиц, и запах гвоздики, и теплоту
солнца. |