Мне противно, что этот гад в них копается. Да, сделай же, наконец, что-нибудь, ты же мужчина! - закричала Ольга, наблюдая, как блюститель правопорядка засовывает в брючные карманы столовые ножи и вилки, по виду серебряные и старинные,
Аарон Моисеевич пожал плечами и с явной неохотой подошел к стене с пультами.
- Подумаешь, вилки. Они, в конце концов, не такая уж ценность, - сказал он, хмурясь. - Для меня - это только память о бабушке… Хотя, я тоже думаю, что этот молодой человек не прав…
Гутмахер опять начал дергать какие-то рычаги, торчащие из стены.
Между тем милиционер прекратил копаться в чужих вещах и задумался.
Простояв столбом несколько минут, он начал, к радости Ольги, возвращать краденные вещи на старые места.
- У, ворюга! - радовалась Ольга каждой возвращенной «семейной реликвии». - Чтоб ты подавился!
Окончив свою безрадостную работу, похититель, находясь явно не в себе, вышел из комнаты и вернулся к товарищам, продолжавшим нести службу в гостиной.
- Ты, Семенюк, чего? - спросил старший по команде, обратив внимание на его отрешенный вид.
- Ой, лыхо мне, лыхо! - сообщил Семенюк на смеси двух славянских языков и, как был в рубашке, не надевая куртку и шапку, странно покачиваясь, направился к выходу из дома.
- Семенюк, ты чего? Ты куда пошел? - закричал ему вслед командир. - Ты чего, говорю?! Охренел что ли?
- Лыхо мне, лыхо, - проникновенно сообщил ему Семенюк и вдруг, обхватив голову руками, выскочил в прихожую.
Старший бросился за ним, догнал на крыльце и попытался удержать за руку, но Семенюк, ни на что не реагируя, вырвался и побежал в воротам.
- Товарищ полковник! - закричал в рацию старший агент. - У нас ЧП, у Семенюка крыша поехала! Крыша, говорю, поехала… Никак нет, трезвый, ничего не пил… Не пили, говорю! Я за свои слова всегда отвечаю… Ваше дело, можете проверять… Да не было у нас с собой ничего. Даже пиво не пили!.. Откуда я знаю… Он убежал с объекта. Пусть наружка проследит… Да не пили мы, говорю… Он в сортир пошел, а потом сказал, что ему «лихо» и убежал… Откуда я знаю, я что, доктор?… Любой тест пройду. Я со вчерашнего дня грамма в рот не брал… Да, точно не пил! Есть продолжать несение…
- Чего он, Михалыч? - поинтересовался третий агент, во время происходящих событий флегматично полулежавший на диване.
- Вот, достал… пенек! Вы, говорит, уже нажраться успели! Может и правда?
- Да ты, че, Михалыч, мы же вместе сидели. Когда? Ну, ты, даешь, е-мое…
- А Семенюк чего?
- А я знаю? Вроде трезвый был.
- Ничего не пойму, - задумчиво проговорил командир, - чего-то здесь нечисто… Не нравится мне все это…
Мне тоже все это не понравилось. Если в связи с генеральским припадком у меня появились подозрения, то причинно-следственная связь движения рычагов на стене с поведением Семенюка была слишком очевидно. Одна Ольга осталась довольна:
- Так ему, гаду, и надо! - похвалила она Гутмахера. - Ты у меня, Ароша, молодец!
В вынужденном затворничестве самые тяжелые - первые часы. Кажется, что останавливается время, а оттого, что не нужно никуда торопиться, жизнь замирает на месте. Как тяжело в самом начале переживается заключение, я слышал от людей, которым довелось это испытать на себе. |