Бростин потянул Фейгора за руку. — Ты не можешь запереть её, Мёрт. Это неправильно. Только не старушку.

— М-мм, и как тогда..?

— Я позабочусь об этом. Я останусь с ней, — сказал Каффран. — Ты можешь поговорить с ней завтра.

— Хорошо, — удовлетворённо сказал Фейгор. Он пошатываясь повернулся и зашагал в кладовую.

Вскоре оттуда послышался грохот разбитой посуды.

Бростин задержался на мгновение, а затем последовал за Фейгором.

— Фес, — пробормотал Каффран. Он посмотрел на Мюрил, которая покачала головой. Каффран наклонился и поволок Куу к двери. Он выбросил кашляющего вергхастита под дождь.

— Протрезвей, свинья! — прорычал он ему вслед. Куу лежал во дворе под проливным дождём и скулил как собака.

Когда Каффран вернулся на кухню, он увидел, что старушка осторожно подбирает предметы, попадавшие во время драки. Сковороды вернулись на комод. Осколки фарфора были собраны один за одним.

— Она просто встала и взялась за уборку, — сказала Мюрил, прикладывая стерильный тампон из своего полевого комплекта к затылку Ларкина.

Каффран продолжал смотреть. Старушка выбросила разбитые чашки в кухонный мусор, а затем совком и щёткой смела те осколки, которые не смогла подобрать. Она взяла сковороду, которой Куу бил Ларкина, и повесила её на крючок над плитой. Затем прошаркала в прачечную и вернулась со шваброй.

Каффран шагнул вперёд и забрал её. Старушка не стала упрямиться. — Позвольте, я этим займусь, — сказал он и принялся смывать рвоту Куу с плитки.

Он не стал бы смотреть, как она это делает.

Было далеко за полночь. Гроза вернулась и стала даже сильнее, чем прошлой ночью. Рерваль прекратил поиски наверху. Не нашлось ничего, что бы указывало на чьё-то присутствие, кроме мебели и постельного белья. Гардеробы были в основном пусты, если не считать нескольких сухих помандеров[19], выкатившихся с полок. Практически все комнаты наверху были сырыми. Вода попадала туда через протекавшую крышу, струйками стекая вниз. В воздухе пахло плесенью и отсыревшим бельём.

Он водил лучом фонарика по стенам коридоров и комнат. Изредка встречались картины, но чаще свет падал на бледные прямоугольники там, где они когда-то висели. Над изголовьем в одной из спален висели позолоченные[20] часы. Они остановились в половине пятого. Золочёный декор изображал двух солдат в шляпах с перьями, которые с обеих сторон поддерживали руками циферблат.

Он обнаружил комод, где старые сложенные простыни оказались полностью сухими. По углам были припрятаны некоторые предметы экипировки и пара хот-шот обойм. Скорее всего, это место облюбовал для своего логова Ларкин.

Рерваль оставил всё как было.

Он заметил люк, ведущий на чердак и подставил стул. Протиснувшись через люк, он обвёл пространство фонариком.

Чердак был залит водой. Черепица отсутствовала во многих местах. Луч фонаря разогнал темноту: трухлявые стропила, потоки дождевой воды и груды гниющего хлама. Он решил не тратить время зря.

Рерваль вернулся к лестнице, — «Как она прожила здесь так долго? В одиночестве. Неужели изоляция повредила её рассудок? Не потому ли она молчала?»

Он спустился вниз, обходя тазы и кастрюли, собиравшие воду. Сверкнула молния.

Из полуоткрытой двери гостиной светила лампа, он слышал голоса и звон стаканов.

Более тусклый свет пробивался из-под двери столовой.

Рерваль выключил фонарик и достал лаз-пистолет. Он положил руку на дверную ручку и осторожно открыл дверь.

Одинокая свеча трепетала посреди длинного обеденного стола, её танцующее пламя отражалось от тёмной лакированной поверхности.

Пит Гутес сгорбился за столом, подперев голову руками. Рядом с ним стояла недопитая бутылка красного вина, а на столе лежало несколько листков бумаги.