«Взрыв АТС – наглядное свидетельство обоснованности, этих мер»… Значит, это сделано спецслужбами, чтобы мотивировать усиление охраны, превентивные и розыскные мероприятия?! Но почему я не был поставлен в известность?.. Ну да, да… это их служба, это не в моей компетенции… Я как бы здесь, и в то же время меня как бы нет… Я хозяин области, но область живет отдельной жизнью… Я отстранен, изолирован… Меня охраняют, избирают, ведут… Кукла!..»

– Утро доброе, – с порога проговорил Хализев надтреснутым баритоном. Как всегда идеально выбрит, надушен и напомажен, в отутюженном синем костюме и галстуке – точь‑в‑точь таком, какой носил Гридин. – Чем опечален губернатор? Какие смутные сомнения терзают его душу?

Гридин пожал протянутую пухлую ладонь с алмазным перстнем на среднем пальце.

– Я тебя просил не надевать этот галстук.

Заместитель положил на стол папку с табличкой «К подписи», провалился в глубокое черное кресло и засмеялся:

– Совпадение, Костя, ей‑ей!.. Завтра непременно повяжу другой. Зеленый с красными петухами.

Гридин веселья не разделил.

– Не стоит так расстраиваться из‑за галстука, – подмигнул Хализев. – Ну хочешь, я его вообще сниму?

– Не из‑за галстука, Аркаша. Не нравится мне все это.

– Что?

– Все, что ты устроил вокруг этого псевдопокушения. Будет нехороший резонанс. У меня вообще такое чувство, что пока я занимался выборами, город изменился.

– Я надеюсь, к лучшему? – все еще пытался настроить его на веселую волну Аркадий Давыдович. – Благополучие вверенного региона – лучшее предвыборное паблисити губернатору, не так ли?

«С каких это пор он стал избегать прямого взгляда?» – почувствовал за его показной веселостью напряженность Гридин.

– Убийства и взрывы тоже входят в ассортимент предвыборного паблисити?

По тону; каким был задан вопрос, Хализев догадался, что от ответа на сей раз не уйти, но все же помедлил:

– Полагаешь, это как‑то связано с твоей кампанией?

Он раскрыл папку, небрежно придвинул ее к Гридину. Губернатор достал из кармана пиджака перламутровый футляр с очками.

– В последнее время я начинаю задумываться о твоей роли в нашем тандеме, Аркаша, – сказал он, бегло просматривая представленный на подпись документ.

– Что‑то не замечал за тобой высокопарного стиля. Во всяком случае, в наших беседах, – снова отчего‑то развеселился Хализев.

– Какой уж тут стиль, Аркаша, – Гридин повертел в пальцах дорогую ручку, подаренную заместителем на 50‑летие. – Когда я пытаюсь отмежеваться от тебя в своих воспоминаниях, у меня ничего не получается. Будто ты всегда мог обходиться без меня, а я без тебя не сделал и шага. Ты был моей тенью? Или я твоей?

– Не с той ноги встал? – посерьезнел Хализев. – О смысле жизни принято задумываться в сорок.

– Можешь считать, что я страдаю инфантилизмом. Но пока я жил твоим умом…

– Ах, значит, ты все‑таки понимаешь, какую роль я играл в твоей жизни?

– В карьере, Аркаша. В карьере.

– Ой ли?.. Не хотелось бы возвращаться к истокам наших взаимоотношений. Отложим до пикника.

– Видишь ли, раньше я не придавал значения цене, которую приходилось платить за свое продвижение. Речь шла о врагах, друзьях, деньгах, благополучии. Но не о жизни и смерти. Хотя я не исключаю, что и такая цена меня тогда бы не остановила. Но в полвека, да еще под угрозой физического уничтожения, я поневоле стал задумываться о цене жизни полупьяного сторожа.