– Повторяю! – тоном замполита на плацу, пристукивая кулаком по колену, заговорил Битник: – Седлецкий оставил самосвал, так? А сам уехал на выходные в село к теще, так? Я его завел, пригнал, отсыпал во дворе – лопатой, заметь, без опрокиду! – центнер говенного антрациту, потом отогнал обратно. И все. Все!

– Все? – уточнил Евгений, улыбаясь.

– Все!

– Теперь послушайте меня, – он полез в карман, достал поллитровку и стукнул донышком о стол. – Меня зовут Столетник Евгений Викторович, можно просто Женя. Никакого отношения к добыче полезных ископаемых на соседских дворах, так же как и к правоохранительным органам, я не имею. Пришел к вам потому, что недавно в общежитии журналистов убили моего товарища Пашу Козлова, а поскольку в ту ночь дежурили вы, я рассчитываю услышать от вас некоторые подробности.

Пауза длилась минуту. Все это время Битник силился закрыть отвисшую челюсть. При виде бутылки глаза его блеснули, но тут же потухли, как спичка на ветру.

– Так бы и сказал, – выдавил он извиняющимся тоном и глубоко, с астматическим надрывом вздохнул.

– Я и хотел, вы мне не дали.

– Достали, понимаешь, – потушил Битник окурок о каблук сапога и, подойдя к печке, выбросил его в поддувало. – Вонючим оказался сосед – строчит и строчит, суда требует. За что, а? Ну да, ну да, украл я, виноват, признаю, каюсь, как говорится. Уголь вернул, прощения попросил – в жизни не просил ни у кого, а тут попросил. Денег предложил, верил бы в Бога – в церковь бы пошел грех замолить. Что еще‑то? Что?.. Ну, люди! Все им крови подавай. Баба плачет, гипертония поднялась. В газете пропечатали про вора Битника, вишь! Рядом с детоубийцей из Дятлова. Как в тридцатые, ей‑ей: расхититель социал… то есть хрен теперь знает чьей собственности… Ладно. Как тебя… забыл…

– Женя.

– Ладно, Женя. Забудь. И бутылку, того, убери. Непьющий я.

– Как – непьющий? – искренне удивился Евгений. – Что, совсем?

– Совсем. Анонимно закодированный.

– И давно?

– Два месяца. И, что интересно, не тянет, веришь, нет? А пил ведь – до чертей по ночам. Руки до сих пор трясутся, а тяги нет. Так что давай забирай пузырь, и дело с концом. А хочешь – стакан дам, сам выпей?

– Не нужно, спасибо. Я, признаться, перед тем как к вам прийти, был в общежитии, беседовал с Таюшкиной Евдокией Григорьевной.

– А‑а, та еще стервь. Она, поди, и клепанула, что пьющий, мол, Битник, без бутылки не ходи?

– Примерно.

– Ну, ну. Тут, понимаешь, Женя, дело такое… Пятеро нас числилось, вахтеров‑то… Решили одного сократить, а ставку раздербанить после того, как общежитие приватизировали.

– Как это? Разве общежитие можно приватизировать?

– Это ты у них спросишь, можно или нельзя. Они всю губернию прихватизируют. Гридин, падла, впереди Черномырдина бежит. Ну, в общем, не об том разговор. Делили они, значит, делили эту ставку с самого января. У меня, конечно, денег лишних тоже нету, да хоть дом этот есть, в сезон можно плату за курятники поднять – так на так и выйдет. А бабы – что, думаю, куда они со своей пенсией? Да и ездить, прямо скажу, осточертело – пока‑а трамваем дотелепаешься!.. Сам ехал, знаешь. А попробуй два раза в день – туда и оттудова? Тебе адрес Дуся дала?

– В доверенности вычитал.

– В какой еще доверенности?

– Вы писали доверенность в бухгалтерию, чтобы ваш аванс за февраль выдали Таюшкиной.

Битник наморщил лоб, помолчал, потряс головой.

– Чего городишь‑то, не пойму? – посмотрел он на Евгения.