|
Сильный неприятный запах дешевого алкоголя, когда Маас толкнул скрипящую дверь, почти физически ударил ему в лицо. В углу лежал бродяга, наполовину рассыпанный мешок проросшей картошки служил ему подушкой, пустая бутылка свешивалась из обмякших пальцев, а сам он был покрыт слоем глубоко въевшейся грязи. Бросив несколько пустых мешков вместо постели, он не позаботился накрыться, – Вечера еще были теплыми.
Сначала Маас попытался разбудить его, но, когда попытка не увенчалась успехом, он грязно ругнулся по немецки, вышел из сарая и отправился к себе в сторожку. Там он снял пальто и повесил его на вешалку в крошечной прихожей прежде, чем подойти к телефону. Держа телефонную трубку в руке, он остановился перед большим стенным зеркалом и оглядел себя. Жилистый, шестидесяти семи дюймов роста, все еще почти без морщин – годы не сильно изменили его. В самом деле, можно было бы ожидать, что они будут менее добры к нему. Он внимательно рассмотрел свою маленькую, квадратно обрезанную бородку и еще раз с удивлением отметил (как он делал каждый раз), как она изменила его лицо. Да, это все еще удивляло его. Сколько лет это уже продолжается то? Тридцать? А он все еще никак не может привыкнуть к своей маске! Однако не такая же это и маска. Возможно, его щеки запали чуть больше, да и разве сам он теперь не старик? И волосы с проседью, а когда то были блестяще черные. Но эти перемены в его внешности все таки произошли на самом деле. Внутри же он не изменился совсем. Он покачал головой, отвел взгляд от зеркала, на мгновение задумчиво взглянув на телефонную трубку в руке, затем набрал номер в доме Гарета Вятта. Пока слышались гудки, он думал о тех годах, которые пролетели с конца войны. Прятался тридцать лет и за что? Военные преступления? Отто Криппнер не совершал никаких преступлений. Не более, чем садовник, убирающий мусор с поверхности пруда или пытающийся вырастить идеальную розу. О, да, Криппнер убрал много мусора. И он также пытался вырастить розу, хотя были и такие, кто видел ее как ужасную гибридную орхидею. Господствующая раса! Да, когда то он думал, что это возможно, но теперь... Гарет Вятт снял трубку. Его вежливый голос не выдавал его скандальный и от природы бессовестный характер. – Вятт слушает. Кто говорит? – Маас, – ответил бывший наци. – А, это ты, Ганс. Дело может подождать? У меня.., гость. Скорее гостья, одна из бесконечной вереницы девочек Вятта. Привлеченная его красивой внешностью, умом, шармом с единственной целью – быть соблазненной и сброшенной со счетов. Если бы этот человек уделял столько внимания своему делу, сколько уделяет ухаживанию за женщинами... – Да, может подождать, – ответил Маас, – но с другой стороны... – Ну, тогда в чем дело, Ганс? – произнес тот нетерпеливым до резкости тоном. Немец понизил голос. Мысль, сначала расплывчатая, теперь обрела форму в его голове. – Нам нужен был объект, Гарет. И вот прямо сейчас он дрыхнет пьяный в садовом сарае. Пьяный в стельку, бродяга на куче мешков, я не смог даже разбудить его. Голос Вятта стал таким же тихим, как и у Мааса. – Бродяга? Ты с ума сошел? Каким объектом будет бродяга... – Идеальным объектом! – оборвал Маас, его немецкий акцент становился заметнее по мере того, как росло возбуждение. – Подумай, Гарет. Бродяга. Если что нибудь на этот раз пойдет не так... – Ты уверял меня, что все будет в полном порядке. – Я наладил машину, как ты приказал, – тихо ответил Маас. – Когда она жрет части, как ненормальная, так и разориться недолго. Части получше стоят денег побольше, но.., я повторяю, все будет в полном порядке на этот раз. А если что не так, то будет ли мир горевать о каком то бродяге? – Этот твой бродяга, – Вятт сухо кашлянул в трубку, – он не еврей, надеюсь? Господи! Прошло столько лет, а ты еще думаешь и говоришь, как настоящий наци. |
