Он попробовал замычать, но его небрежно постукали по голове чем‑то тяжелым и твердым, вероятно рукояткой пистолета. Стрельчинский затих, понимая, что это пришел его черед рассчитываться за красивую жизнь.
Машина свернула куда‑то, и сразу ее стало раскачивать с боку на бок, и майор с тоской догадался, что они свернули на проселочную дорогу. Где‑то впереди слышался рокот мотоцикла.
Вскоре Муха, улетевший на мотоцикле вперед, показал, что нашел место вполне удобное для их нехитрых целей. Свернув с дороги и углубившись немного в кустарник, они оказались в укромной ложбине с разлапистой сосной посередине.
Захватчики – вместе с мотоциклистом майор насчитал пятерых – вышли из машин и вытащили застывшего от страха Стрельчинского.
Принеся из багажника буксировочный трос, Боцман зацепил его за наручники, сковавшие ноги майора, перебросил его через невысокую горизонтальную ветку и с помощью Артиста подтянул несчастного летуна на полметра вверх.
Док сплюнул и покачал головой, глядя на болтающегося вниз головой Стрельчинского. Муха резкими движениями сорвал лейкопластырь сначала с глаз, потом со рта майора, при этом часть его красивых бровей и усов остались на липкой стороне ленты.
Стрельчинский заморгал, привыкая к свету и непривычному взгляду на мир. Муха повернул его вокруг оси:
– Оглядись вокруг, майор, может, кого признаешь, сволочь.
Наверное, не слишком легко опознать малознакомых людей, вися вверх ногами, но Стрельчинскому это удалось сразу.
– Это вы вчера на самолете были, – хрипло сказал он. – Не знаю, как звать вас.
За что вы меня?
– Зачем ты ему хлебало разлепил? – спросил Артист у Мухи, легко входя в роль крутого «братка». – Сейчас будет «метлой» махать без толку.
Майор залепетал:
– Что я плохого сделал? Я же только принял вас и выпустил в ворота. До города не подвез, ну так разве это вина, братцы? Не мог я... Боюсь я с товаром ехать...
– Я же говорил, что «метлой» будет махать, – сплюнул Артист.
– Если что и случилось, я‑то ни при чем, – лепетал испуганный насмерть мужик, болтающийся в неудобном и унизительном положении, пока Муха, решительно остановив его вращение, снова не залепил ему рот.
Следующие десять минут майор Стрельчинский слушал оживленный спор о том, какому роду казни лучше его предать. Высказывались самые невероятные предложения, скорее всего почерпнутые из поганых желтых газетенок, которые люди читают от нечего делать в дороге. Жуткие истории, описанные в этих газетенках, на самом деле в жизни почти никогда не происходят, а главным образом придумываются дешевыми журналистами вечерами на кухне, за стопкой водки. Однако майору в его положении не оставалось ничего другого, как верить во все эти страсти безусловно.
– Вот недавно «братки» из Казани закопали каких‑то козлов по шею и косили головы, как капусту. Тоже метод, – убеждал Артист.
– Да где у тебя коса‑то? – возражали ему.
– Разорвать его, как жабу, между двумя машинами. Трос же есть.
Лицо майора налилось дурной кровью.
– Хватит базарить, – сказал до сих пор молчавший человек с суровым лицом, конечно старший.
Он поднялся с корточек и пошел к машине. Майор понял: начинается самое страшное.
И действительно, суровый старшой вернулся с канистрой, открыл крышку и обильно полил человека бензином.
Майорская форма мгновенно пропиталась им и потемнела.
– Док, ты же у нас куришь... дай‑ка огня. Док равнодушно бросил Пастуху зажигалку.
Несчастное майорское тело затрепетало в воздухе.
– Отлепи ему рот, Муха. Может, ему теперь есть что сказать, – проронил Боцман.
– Ребята! Возьмите все, деньги, машину. |