Съёмки проводились на яхте Рикардо, наличие на которой оборудования для спуска батискафа стало очень удачным совпадением. Так устройство и оказалось на борту, где, к всеобщему удивлению, полюбилось владельцу, обычно относящемуся к технике прозаично. Гизу оказалось несложно убедить Мейер, что нет разницы, пробудет ли батискаф оставшееся до запуска время на яхте (как было записано в документах, «в целях продолжения испытаний»), или простоит запечатанным на складе.
Отполированный до блеска серебристый корпус подводного аппарата длиной около трёх метров пузатыми округлыми очертаниями напоминал гиппопотама. Это сравнение было как нельзя точным: неуклюжий и тяжелый на вид, он способен был двигаться под водой исключительно ловко.
При виде хорошо знакомой конструкции губы Тёрнер невольно тронула улыбка. В памяти мелькнули отголоски воспоминаний о том, как они с Рикардо плавали на нём у затонувших Мальдивских атоллов летом 2122-го. «Практические испытания экспериментального оборудования», как же.
Но затем улыбка исчезла, когда она вспомнила разговор, последовавший за этим.
Около трёх лет назад…
Океанская яхта «Bebe Maria». Лаккадивское море.
23 августа 2122 года. 12:30 по местному времени (07:30 по Гринвичу).
За волнующим всплеском безумия, которым ознаменовалось начало их отношений, наступил длительный период сомнений, сожалений, стыда и отрицания случившегося. Вначале она лихорадочно пыталась обрубить все концы, будто ничего и не было. Затем — довольно долго старалась спрятаться от мыслей о своих противоречивых чувствах, погрузившись в работу и избегая встреч с ним. Но каким-то невероятным образом, словно экстрасенс, Рикардо умудрялся всё время находить именно те слова и совершать именно те поступки, которые всё равно притягивали её обратно, как магнит.
«Какая, к чёрту, кому вообще разница, что я делаю в свои последние годы на Земле?!» — раздраженно спрашивала она у себя в конце концов каждый раз, когда пыталась покончить с этим наваждением, как с дурной привычкой. И, не получая ответа от несуществующего собеседника — вновь и вновь отдавалась на волю своих чувств.
Саша догадывалась, что их роман не останется тайной для мира. Понимала, что отношение к ней многих людей навсегда изменится. И не ошиблась. Некоторые знакомые, которые прежде относились к ней с искренней симпатией, стали сторониться её, либо в общении начала провисать тяжелая неловкость. Другие, никогда прежде не искавшие её общества или даже откровенно недолюбливавшие, внезапно начали тошнотворно перед ней заискивать (взять хоть Рамона Эспозито, который прежде и словом с ней не обмолвился, а теперь на её день рождения прислал гигантский пафосный букет роз). Были те, кто открыто демонстрировал ей своё презрение, показывая, что они, мол, раскусили её двойное дно и расчётливое гнилое нутро. Встречались те, кто в общении с ней начинал теряться и робеть, как будто слухи о её связи с акционером компании автоматически превратили её в большую шишку.
Что до врагов, завистников и собирателей сплетен, которые и ранее не упускали случая мокнуть её в грязь — они, само собой, использовали такую шикарную возможность. История о любовной интрижке двух и без того довольно интересных общественности персонажей пришлась публике по вкусу, и породила множество омерзительных пасквилей и сальных материальчиков во всевозможных светских хрониках. Статья о Тёрнер в «Википедии», которая, стараниями недругов, и прежде состояла почти полностью из описания звучащих в её адрес обвинений, пополнилась теперь и разделом о любовных связях с миллиардером, сформировав целостный образ скандальной аферистки, интриганки и потаскухи, которая, кажется, имеет также какое-то отдалённое отношение к науке и космосу, но это не точно.
Для Тёрнер, которая привыкла общаться с людьми искренне и открыто, и рассчитывать на такую же открытость в ответ, новые реалии стали серьёзным испытанием. |