Саша, чья мать посвятила свою жизнь миру ИИ, была уверена, что её познания в этом вопросе на порядок шире, чем у Рикардо. Но в глазах у мужчины был заметен нетерпеливый огонёк, какой бывает у людей, разбирающихся в предмете беседы гораздо лучше, чем он может показать.

— Твоя мать создавала искинов. А ты их боишься? — спросил мужчина с любопытством.

— Не совсем то слово. Скорее — опасаюсь. И даже не столько их, сколько того, к чему может привести наше собственное неправильное к ним отношение. ИИ — это машина, Рикардо. Мы научились делать их внешне очень похожими на нас. Но биологически даже бактерии или вирусы ближе к Homo Sapiens, чем компьютеры.

— Некоторые люди считают, что органическая жизнь — лишь промежуточная ступенька на эволюционной лестнице, на вершине которой находится синтетический разум. Ты с этим не согласна?

— Мне не по душе судьба неандертальцев. Здорово, что мы научились создавать нечто, что способно заменить нас, превзойти и постепенно сжить со свету. Но я продолжаю надеяться, что мы, люди, повзрослеем и научимся кое-чему гораздо более сложному — не создавать это.

— Это — тема непростая, — уклончиво ответил Рикардо, не став, вопреки её ожиданию, продолжать дискуссию. — Но всё же на свою сотню с гаком лет мы вправе рассчитывать. Думаешь, мы не придумали бы, как провести их с удовольствием и пользой?

От неё вновь не ускользнуло это «мы», сказанное будто невзначай, но с заметным ударением. Он нарушил негласное табу, допустив возможность существования некоего «мы», не ограниченного чёткими временными и иными рамками. И он явно сделал это сознательно.

Воспользовавшись Сашиным замешательством, Рикардо придвинулся к ней, крепче обнял за плечи и прошептал, расширяя пробитый им плацдарм в её обороне:

— Саша, послушай. Мы с тобой — взрослые люди. Хозяева своей жизни. Важно лишь то, чего хотим мы. Если мы хотим быть вместе — будем.

— А мы и так вместе.

— Не уходи от темы. Ты знаешь о чём я. Понимаю, для этого разговора ещё рано. Но у нас не так много времени, как мне бы хотелось. И я не хочу терять его. Я хочу, чтобы ты жила в моём доме. Чтобы мы просыпались вместе каждое утро. Хочу проводить с тобой так много времени, как возможно. Почему у нас всё не может быть так, как у нормальных людей?

— Прекрати, Рикки, — прервала она его, слегка отстранившись и ощутив, как в голове мигает тревожная лампочка, предупреждающая о заходе в опасную зону. — Мы вместе настолько часто и долго, как позволяет нам проект. Что изменилось бы, если бы я переехала к тебе? Я бываю у себя дома по пару ночей в неделю, и у тебя бывала бы не чаще. А ведь дело не только в физическом присутствии. Всё время, которое мы не спим — мы крутимся, словно белки в колесе, и думаем о тысяче вещей, о которых не можем не думать. Всё равно не будет никаких ленивых утренних пробуждений, разговоров ни о чём за чашечкой кофе и неспешных прогулок по паркам, как у типичных парочек. Это не для нас, сам знаешь.

— У моего ума нет проблем с тем, чтобы понять это, Саша. Но моё сердце хочет, чтобы ты была моей. И не хочет ни от кого это скрывать. Зачем мне нужны миллиарды криптокредитов, если я не могу сделать того, что может сделать любой работяга — одеть свою любимую в красивое белое платье, поклясться ей в любви и вписать ей в паспорт свою фамилию?

Он говорил сейчас не с той холодной расчётливостью, которая ему обычно присуща — будто сознательно позволил себе сорваться с цепи, и уже не способен был, или не желал, остановиться.

— Да перестань ты! — поспешно одёрнула она его, постаравшись, чтобы её голос звучал рассудительно и слегка насмешливо, не выдавая того сумбура, который вызвали в её душе эти слова.