Мария любила просыпаться здесь. Здесь, в других своих квартирах — в Рио, Манаусе, Лондоне, Сиднее и Кейптауне, в номерах отеля или апартаментах, нанятых на сутки-двое. Где угодно, только не в особняке Гизу с его призраками и скелетами в шкафу, которых не изгонит никакой ультрасовременный ремонт. К счастью, Рикардо давно уже не настаивал, чтобы она жила там.

Нервы Марии, натянутые как струны, начали постепенно расслабляться. Но внутренняя дрожь пока не проходила. Движением, в поспешности которого ощущалась противная ей самой трусость, она закинула в рот три маленькие таблеточки, заботливо приготовленные на прикроватном столике, и запила их стаканом чистой воды из красивого хрустального графина.

Среди препаратов, с которых она начинала каждое утро, был нормекс — дорогостоящее немецкое средство, которое сочетало в себе функции антидепрессанта и седативного средства, при этом не оказывая негативного влияния на работоспособность. Как правило, его хватало, чтобы её нервы были в порядке на протяжении 24 часов. В тех редких случаях, когда и этого оказывалось недостаточно — в ход шел корейский ультра-сед, запрещенный во многих странах из-за его вреда для здоровья, а также способности полностью подавлять эмоции до такой степени, что неподготовленный человек мог легко обмануть «детектор лжи».

Время на часах было ещё слишком ранним даже для Марии. А ведь она с детства приучила себя просыпаться на рассвете, в какой бы часовой пояс её ни забросила судьба. Потерять хотя бы одно световое мгновение было слишком расточительно для её расписанной до минут жизни. Возвращаться в кровать не хотелось. Снова коснуться подушки означало отдать себя обратно в когтистые лапы ночных ужасов, из которых она с таким трудом вырвалась. Нет, лучше уж провести несколько дополнительных минут, которые кошмар отнял от времени её сна, в ду́ше. Ступая босыми ногами по тёплому, приятному паркету, она покинула спальню.

Квартира сияла первозданной чистотой и была в идеальном порядке. Об этом позаботилось клининговое агентство, заранее оповещенное о её приезде. Можно было не сомневаться, что каждый предмет быта — новенький, стерильный — находился на своём месте, чтобы обеспечить хозяйке квартиры максимальный комфорт. Между тем, несмотря на старания горничных, а возможно и благодаря им, апартаменты выглядели обезличенными и пустыми. Пускай это место сверкало роскошью и отличалось отменным стилем, его сложно было назвать «домом».

Нормекс ещё не подействовал, и сердце Марии ещё какое-то время предательски подрагивало, будто она боялась, что из-за очередного угла выплывет страшный призрак, сумевший проникнуть в реальный мир из мира снов. Лишь в ванной это ощущение, наконец, прекратилось.

Дизайнер, проектировавший это жильё, явно рассчитывал, что здесь будет обитать некто склонный к самолюбованию. Должно быть, он очень расстроился бы, если бы увидел, как безучастно обнаженная Мария прошла мимо огромного зеркала, в котором отражалось всё великолепие её тела. Её смуглая кожа и блестящие чёрные волосы были столь идеальны, что подошли бы для рекламы любых косметических средств. Длинные стройные ножки и фигура, соответствующая канону 90-60-90, могли бы вдохновить античного скульптора на создание прекрасной статуи, а соблазнительные формы могли бы сделать Марию лицом любого бренда нижнего белья. Властность и надменность, которые были хорошо выражены на породистом аристократичном лице Ренаты Гизу в её лучшие годы, в чертах Марии значительно смягчились и просматривались лишь слегка — достаточно, чтобы не оставить сомнений насчёт благородной крови и высокого статуса, но не настолько сильно, чтобы усиливать раздражение и зависть, которую и так вызывали почти у всех её красота в сочетании со сказочным богатством.

Она поддерживала свою внешность в идеальном порядке с той же хладнокровной тщательностью, с которой снайпер чистит и смазывает винтовку.