А я понимал, что не зря Шешез вчера приходил ко мне в гости, и не зря сейчас он перестал ломать комедию и заговорил всерьез.

    Поросший лесом Лоулез - родина Гвениля и его братьев - где на редких холмах возвышаются сумрачные замки с пятью сторожевыми башнями, или масличные рощи Кимены, где жили родичи Махайры - в Мэйлане уже успели забыть, забыть и снова вспомнить то, о чем Лоулез и Кимена только сейчас начинали узнавать. Да и сам Кабир был все-таки поближе к Мэйланю - я имел в виду близость скорее духовную, чем простое количество верблюжьих перегонов - и поэтому Шешез сумел решиться, а я сумел задуматься над его словами…

    -  Что ты знаешь о Тусклых, Высший Мэйланя Дан Гьен? - тут же спросил Шешез, подметивший мое состояние.

    И уже другим звоном:

    -  Расскажи, Единорог… пожалуйста.

    И я заговорил.

    -  Никто достоверно не знает, как рождается Тусклый клинок, или как родившийся Блистающим становится Тусклым. Иные говорят, что когда ломается и погибает Блистающий, то перековывают его в тайных кузницах и закаливают в крови зверя дикого, зверя домашнего и в крови Придатка, не достигшего совершеннолетия. И тогда возрождается Блистающий, но дик нрав его, а клинок тускл и горяч. А еще говорят, что Блистающий, вкусивший плоти Придатка по третьему разу - будь то умысел или недомыслие - тускнеет в течение полугода, но если примет он участие в пяти честных Беседах и двух турнирах с сильнейшими себя, то вновь заблестит он и отвыкнет от вкуса запретного. Разное говорят и о разном молчат… Слышал я, что даже новорожденный Блистающий прямо при закалке потускнеть может, если в смесь глины, речного песка и угольной пыли подмешать пепел от сожженного Придатка, умершего до того не своей смертью…

    Я остановился и некоторое время молчал, глядя в огонь очага. Редкие язычки пламени выстреливали вверх горячими жадными клинками…

    -  Ничего я не знаю о Тусклых, - глухо прозвенел я. - Ничего. Я ведь из Мэйланя совсем молодым уехал… а молодые - они глупых стариков слушать не любят. Вот и я - слушался, а не слушал.

    -  Как это ничего?! - возмутился Махайра. - А это?..

    От волнения он стал несколько косноязычным.

    -  Единорог прав, - отозвался со стены Шешез. - Это не знание. В это можно лишь верить. Или не верить.

    Гвениль слегка шелохнулся, срезав клок шерсти с барсовой шкуры, на которой лежал, и вновь замер.

    -  Я не верю, - холодно заявил он. - Глупости все это! Тусклые, теплые… Ни один Блистающий не станет умышленно портить Придатков! Ни разу не слышал о таком и сейчас тоже не намерен!..

    -  Стали, - коротко лязгнул Шешез Абу-Салим. - В Хаффе стали, и в Дурбане стали… И в Кабире. Так что я - верю.

    -  А я не знаю, - честно сказал Махайра. - Не знаю, и все тут. А ты, Единорог?

    -  Я не верю, - ответил я и, после долгой паузы, закончил. - Я уверен.

    3

    -  …Шешез Абу-Салим фарр-ла-Кабир… - Махайра словно пробовал на изгиб прочность этого имени. - А почему ваше величество пришли за советом именно к нам троим? Или все-таки только…

    По-моему, Кресс и меня хотел сперва назвать полным именем. Но нет, напускная церемонность слетела с него, и Жнец просто закончил:

    -  Или все-таки только к Единорогу?

    Шешез ответил не сразу.