— Буду иметь в виду, — усмехнулся Ардашев. — Переходим к плохим новостям?

— Пожалуй. Рано утром ко мне пришлёпал этот малахольный дед из клуба Черноголовых — Герхард Отс. Трясся, плакал, просил не упекать его в тюрьму.

— И за что же?

— Этот растяпа обнаружил, что у него кроме золотого алтаря и арбалета украли ещё и какую-то долговую расписку 1560 года. Как видите, на одну пропажу стало больше. Спёрли не только золотой алтарь, но и ветхозаветную бумажку, цена которой — фунт прошлогоднего снега. Я пытался отговорить старика от написания заявления о пропаже — на кой шут мне новый эпизод в деле? — так он начал артачиться, щебетал что-то про историческое наследие братства. Надо было посадить его в камеру ещё в первый день. Сейчас бы ворочался на одних нарах вместе с калькантом. Но пожалел. А зря. На полицейской службе быть добрым никак нельзя. Потом эта слабость боком выходит.

— А что калькант говорит по этому поводу?

— Он всё отрицает.

Полицейский затушил в пепельнице сигарету, прокашлялся и сказал:

— Ну-с, а теперь вы рассказывайте, что накопали.

— Для начала у меня вопрос: вы у кальканта обувь проверили?

— А как же! Обе подошвы подбита железными гвоздями. Видать, те башмаки либо спрятал, либо сжёг. При обыске тоже ничего подобного не обнаружили.

— По всей видимости, убийца работает шофёром, раз может управлять автомобилем. Возможно, в порту, на грузовике, или где-то ещё, где есть моторы. А разве калькант водит машину?

— Он, понятное дело, сейчас всё отрицает. Но ничего. Разберёмся. Я не исключаю, что у него есть сообщник. Вот он и мог управлять «Ситроеном». Мало прошло времени. Ильмар Ланг — я уверен — вот-вот начнёт давать показания. Я его в карцер упрятал. К крысам. И посадил на хлеб и воду.

Ардашев тяжело вздохнул и сказал:

— Кто бы ни сбил Минора, Ильмар Ланг, либо ещё кто-то, но этот человек не богат. Обувь у него не дорогая. Судя по всему, у него на ботинке отлетел каблук, и он не выбросил обувь, а отнёс к сапожнику Якко Пукку, что держит мастерскую в Хлебном переулке. Каблук ему ставил не сам мастер, а подмастерье — его сын.

— Вы что ж, общались с сапожником?

— Да, но с другим. Он-то и поведал мне все премудрости этого ремесла, рассказал про Якко Пукку и его сына.

— Выходит, можно провести опознание с участием Ланга и Пукку? — задумчиво проронил инспектор и добавил: — С другой стороны, если у него был сообщник, то смысла в таком опознании нет. Думаю, стоит подождать чистосердечного признания кальканта.

Ардашев поднялся, подошёл к окну, и, глядя на улицу, вымолвил:

— Покоя мне не дают эти четыре ноты. Кто-то же их написал? Наверняка, это сделал человек, разбирающийся в музыкальной грамоте. Без сомнения, в них скрыто какое-то слово. Только вот, я пока не могу понять, что они означают.

— Забудьте про эти до-ре-ми-фа-соль. Какая теперь разница? Убийца Карла Бартелсена найден, скоро сознается и его будут судить. Возможно, эти два преступления никак между собой и не связаны. Направьте все силы на раскрытие смертоубийства Минора. Наш уговор насчёт Варнавской помните?

— Не забыл.

— Вот и дерзайте.

Клим Пантелеевич повернулся и спросил:

— Господин инспектор, вы допросили всех служителей церкви святого Олафа?

— Да.