У окна сидели Ардашев и Варнавская. Откупоренное и разлитое по бокалам шампанское «Doyen & Co», шоколадные эклеры, персики в желе «Шартрез», французское мороженное и две чашки кофе занимали почти всю поверхность стола.

— Вот я и не пойму, — продолжал беседу Клим Пантелеевич, — что эти ноты — до диез — ля — фа диез — ля — в партитуре пьесы Сен-Санса могут значить. И зачем их внесли в нотную тетрадь органиста и именно на семнадцатую страницу?

— Насчёт семнадцатой страницы — нет ничего удивительного. Партитура «Пляски смерти», видимо, на этой странице и была, так?

— Да, но мне кажется, в этом есть какой-то намёк.

— А может, это зашифрованное слово «mors»? — пробуя мороженное, предположила Анастасия и добавила: — Как то, что вырезали на окне у покойного Минора?

— Я думал об этом, но не сходится.

Варнавская сделал глоток шампанского и спросила:

— А за первую ноту вы брали ля?

— Нет, до. Ведь до — первая нота.

— Она первая, но не основная, — улыбнулась дама. — Нота номер один — ля. Именно ноту ля воспроизводит камертон и по ней настраивается весь оркестр. Это старая традиция. В ля-миноре раньше и писались все популярные мелодии. И когда-то порядок нот был такой: ля-си-бемоль-до-ре-ми-фа-соль. Позже решили, что последней нотой будет си, потому что перед ней есть си-бемоль. Это долгая история. В итоге всё стало на свои места, и нота до — первая, но ля всё равно считается основной.

— Так и в жизни: первый — не значит главный, — улыбнулся Ардашев. — Продолжайте. Прошу вас.

Анастасия съела ложку мороженного и сказала:

— Если считать от основной ноты ля (нота отсчёта в звукоряде) до диез — ля — фа диез — ля, то цифры будут: 5, 1, 10, 1. Это не строго по нотной грамоте, но вполне приемлемо.

— 51101, что же эта цифра могла означать? Денежную сумму?

— Возможно. Но мне кажется, тут зашифровано именно слово, а не числовое обозначение.

— А откуда у вас такое убеждение?

— Чутьё подсказывает, — проговорил Ардашев и сделав глоток кофе, спросил: — Анастасия, как вы относитесь к большевикам?

— К чему этот вопрос? Я уже рассказывала вам о трагедии моей семьи. Разве после этого нужны какие-либо уточнения?

— Я спросил на всякий случай. Должен вам признаться, что я продолжаю борьбу с советской властью, даже находясь за границей. Мой приезд в Ревель не случаен. Большевики пытаются сделать этот город перевалочной базой по транспортировке царского золота в Европу и Америку. И я должен этого не допустить.

— Вы шпион? — выговорила Анастасия подняла и на Ардашева большие красивые глаза.

— Шпионы — это те, кто занимается разведкой во вражеской стране. Эстония и Чехословакия, где я живу, да и другие страны Европы не являются для меня вражескими. Враги — это большевики, засевшие в Москве и оккупировавшие нашу с вами Россию.

— Хорошо. А чем я могу вам помочь?

— В «Золотом льве» проживает большевистский чиновник Стародворский. Вам приходилось убирать в его номере?

— Да, это моя обязанность.

— А могли бы вы приносить мне бумаги из его бумажной корзины, которые он выбрасывает?

— Могу, но в этом нет смысла, потому что важные документы он сжигает в камине. Некоторые лишь обугливаются, но не сгорают. И я их потом убираю, когда чищу камин.

— Прекрасно.