|
Итак, после убийства органиста, я вновь наведался в храм Святого Олафа. Ассистент погибшего органиста показал мне четыре странные ноты, вписанные от руки, в партитуру пьесы Сен-Санса «Пляска смерти», которую перед смертью играл Карл Бартелсен: до диез — ля — фа диез — ля. По словам Томаса Нурка, органист заметил их во время исполнения почти в тот момент, когда ему в спину вонзилась стрела. Я расшифровал этот набор нот. Они означают латинское слово «VIXI» — «я жил», или «моя жизнь закончена». Это римская эпитафия, по смыслу равносильна «пришла смерть». Как видите, и в данном случае, жертва получила предупреждение, пришедшее в момент смерти, поскольку преступник, предполагая время, в течение которого перегорит, натянутая под огнём свечи дратва, и, зная сколько пройдёт минут, пока органист, исполняя «Пляску смерти» доиграет до того места, где вписана нотная эпитафия, поместил эти два совершенно разных процесса в один миг — в момент вылета стрелы. В первом преступлении он дал Минору время на отказ от каких-то действий, а во-втором, органист Бартелсен такой возможности уже не имел.
Клим Пантелеевич замолчал. Обвёл присутствующих взглядом и спросил: — Что же нам стало известно о злоумышленнике после второго преступления? Ардашев сделал паузу и ответил: — Во-первых, он неплохо разбирается в технике. Соорудить такой смертельный механизм не каждому под силу; во-вторых, он знает нотную грамоту и может читать партитуру Сен-Санса «Пляска смерти»; в третьих, латынь для него, как и в первом смертоубийстве — друг и помощник, стало быть, он образован; в-четвёртых, он как-то связан с этими двумя лицами, упомянутыми в долговой расписке. Знаете, я совершенно уверен в том, что если бы преступник не брал этот документ, то отыскать его среди присутствующих здесь людей было бы почти невозможно. Однако, он допускает следующий промах, отправив вчера слесаря Тайво Линна на тот свет. Злодей прошил тело несчастного насквозь. Ардашев стал напротив Бруно Саара и сказал: — Согласно результатам вскрытия слесарь Тайво Линн погиб от сквозного проникающего ранения в область печени четырёхгранным колющим предметом, предположительно, ножом для колки льда. Однако нож для колки льда не смог бы проткнуть тело насквозь. У него небольшой клинок. И я понял, что в данном случае использовался четырёхгранный штык винтовки Мосина, оснащённый ручкой. Такие изделия были широко распространены на фронте. Их называли стилетными окопниками. Подобные образцы продают на блошиных рынках. Общая длинна этого холодного оружия составляет двадцать девять с половиной сантиметров, а клинок — семнадцать с половиной. Он оснащён гардой и потому вполне подходит для рукопашного боя. Возможно, он находится на дне колодца, в котором обнаружили труп…Что касается латыни, то убийца и здесь остался верен себе. После удара он сунул в карман слесаря записку, написанную карандашом. Логике в его действиях нет никакой. Это похоже на ритуал. Преступник не знал, что карандашная запись на бумаге не размывается водой. Теперь любой графолог легко докажет идентичность почерка автора записки и разоблачённого преступника. Текст этого, уже смертельного послания на латыни гласил: «Nomine undecimi herois coercitio capitalis», что означает: «именем одиннадцатого героя — смертный приговор». Возникает вопрос: о каком сражении идёт речь? И что это за герои? В доме Черноголовых висит картина-эпитафия, посвящённая сражению жителей города Ревеля с русским отрядом 11 сентября 1560 года во время Ливонской войны, но на ней имена десяти погибших членов братства, а одиннадцатый не указан. Тогда как в «Протокольной книге братства» («Denkelbuch») названы все одиннадцать павших героев. Так кого же имел в виду убийца, когда клал записку в карман пиджака уже убитого слесаря? Это Герт Витте, один из всадников братства Черноголовых, погибший сражении на Перновской дороге 11 сентября 1560 года. |
