* * *

    Служить у белобрысого оказалось, с одной стороны, намного легче и приятнее, чем у портного: дел было совсем немного - разве ж считать за работу уборку в комнате да стирку кое-какой одежды? (Машину стряпню новый хозяин даже пробовать не стал, к слову сказать.) Вдобавок белобрысый к Маше не приставал, хотя ни разу не отказался заглянуть ей за корсаж, если представлялся такой случай. А это, согласитесь, не так уж мало!

    Работы было так мало, что Маша, не привыкшая к безделью, взялась помогать хозяйке постоялого двора, просто так, конечно, безо всякой оплаты. Та сперва посматривала с подозрением, а потом подобрела, стала даже подсовывать Маше лакомые куски: а что, девка работящая, смирная, не то что остальные служанки - только и думают, как бы сбежать на улицу, проходящим парням глазки строить да лясы точить!

    Но с другой стороны, вел хозяин себя просто отвратительно. Требовал обязательно называть себя господином, а имя - он его один раз назвал - Маша просто не могла выговорить. Когда попробовала (вышло у нее нечто вроде «весь в ямах, ель на стороже»), белобрысый сперва онемел, потом смеялся, да что там, ржал, как жеребец, до слез и остановки дыхания, а затем велел Маше называть его только господином и не коверкать его благородное имя!

    Еще он зачем-то приказывал Маше переодеваться чуть не каждый день в другое платье (Малух пошил шесть штук) и идти гулять. И велел делать вид, будто ей скучно, задавать всякие вопросы разным людям, а ответы запоминать и пересказывать ему. На память Маша не жаловалась, скуку от безделья даже изображать не надо было, но к чему это всё? Смысл кое-каких туманных вопросов она понимала хорошо: белобрысый пытался обиняками выяснить, что творится вне тесного мирка Перепутинска, об этом порой рассказывали заезжие торговцы, а также те, кто возил всякие товары на ярмарки в соседние поселки и деревни. Еще его интересовала экономика (тут Маша помнила только, что она должна быть экономной, а сильнее вникнуть не получалось, потому что здешние производственные отношения казались ей дикостью), политика и всякие другие странные вещи. Маше казалось, что она мало что узнаёт, но белобрысого вроде радовали и такие мелочи: получив очередную порцию информации к размышлению, он долго валялся на кровати, глядя в потолок, потом веселел и приказывал подать ужин, либо наоборот, мрачнел и впадал в меланхолию.

    Маше очень не нравилось притворяться перед простыми людьми, такими же, как она сама, и еще совсем не хотелось изображать ЖДУ! А именно так и выходило: уже весь Перепутинск считал ее «гулящей» и знал, что пришелица прилепилась к такому же, как она, чужаку и живет при нем, благородном господине! «Хорошо устроилась!» - говорили ей вслед. Женщины в глаза улыбались, а за спиной шептали гадости, а мужчины разговаривали охотно, а сами то и дело отпускали сальные шуточки и делали недвусмысленные намеки: всем было интересно, что ж такого нашел господин в этой девке! Служанки с постоялого двора, правда, божились, что господин с Машей не сожительствует, но им не верили - ясное дело, врут от зависти, что не их выбрали!..

    Особенно укрепились поселковые в этой мысли после того, как белобрысый снял с себя одну из цепочек, что попроще (Маше смутно помнилось, что раньше она висела у него на поясе, на том, самом первом костюме, в котором он сюда попал), и велел надеть на шею. Мол, так отблагодарил за службу…

    Цепочка красиво блестела и привлекала взгляды.