Вот почему женщины Ара, точно распаленные самки зверя, извиваются по ночам на своих ложах, грезя о Клитусе Вителлиусе, вспоминая во тьме его взгляд, его походку, его руки, нутром чувствуя: он - хозяин.

    -  Рабыни, приготовиться! - прокричал селянин. Сгорая от желания, я не отводила глаз от хозяина. Броситься бы к нему! Но за линию ступить нельзя.

    Турнус походя, шутки ради возбудил меня, а удовлетворить было некому, вот я и терзалась неутоленным желанием, несчастная рабыня.

    Броситься бы к хозяину! Но за линию ступить нельзя. Может, я, хоть и землянка, прирожденная рабыня? Хочу его!

    Как ни стремились к этому женщины Ара, подруги у Клитуса Вителлиуса не было никогда.

    Да мне кажется, никогда и не будет. Он - Клитус Вителлиус. у него есть рабыни.

    Он всегда будет держать своих женщин в ошейниках. Я люблю его!

    -  Когда факел опустится, - объявил, поднимая зажженный факел, селянин, - бегите.

    -  Да, хозяин, - ответили мы.

    -  Потом я воткну факел в землю. Отсчитаем двести ударов сердца. - Он указал на стоящую поблизости местную рабыню. Пару лет назад работорговцы выкрали ее в каком-то поселке за сотни пасангов к западу отсюда. Турнус купил ее в Аре и, привязанную к повозке, приволок в Табучий Брод. Рослая, широкобедрая, с крупными щиколотками, голубоглазая блондинка - довольно симпатичная. Позади нее, положив ладонь на ее левую руку, стоял один из людей моего хозяина. Другую руку он просунул под ее короткую шерстяную тунику. Он будет считать удары сердца. Девушка стояла босиком, шея дважды обмотана туго завязанным обрывком грубой веревки. Так помечал своих девушек Турнус. Да, у такой, пожалуй, сердце будет биться медленно и ровно. - После двухсотого удара вас начнут ловить.

    Сколько времени потребуется на то, чтобы воткнуть в землю факел и отсчитать двести ударов сердца? Пожалуй, в погоню за нами пустятся минуты через три. Я взглянула на девушку. Губы чуть приоткрыты. Я разозлилась. Млеет под рукой мужчины! Даже слегка прижалась к нему спиной! Значит, сердце будет биться быстрее. В конце концов, она рабыня, как и мы. Взяли бы боска, считали бы удары его сердца! А то вон как возбудилась, нам совсем не останется времени прятаться! Пожалуй, больше двух минут и не получится. К тому же, как только закончат отсчет времени, как только тело ее сослужит свою службу в качестве секундомера в вечернем состязании, она будет принадлежать ему, так что неудивительно, что она так возбудилась. По-моему, это нечестно. Но что сетовать! Что честно, что нечестно - решают мужчины. Как им нравится - так и сделают. Мужчины решают. Женщины подчиняются. Хозяин есть хозяин. Рабыня есть рабыня.

    У правого края выстроенной вдоль линии шеренги стояла Этта. Рядом - Марла, потом Донна. Я - между Донной и Бусинкой. Дальше - Чанда, и у левого края - Лена.

    -  Не хочу я бегать на потеху деревенщине, - твердила Бусинка. - Я была свободной.

    -  Я тоже была свободной, - сказала я.

    -  Но теперь ты рабыня.

    -  Ты тоже! - выпалила я.

    -  Бусинка хочет еще кнута? - спросила Лена.

    -  Нет, госпожа, - поспешно ответила та. Лену Бусинка боялась. Почти с самого начала ее - в основном из практических соображений - поручили заботам Лены. Впереди Лены ставили на цепи, под ее надзором Бусинка обычно выполняла то, что ей прикажут.