-  Нет, госпожа, - поспешно ответила та. Лену Бусинка боялась. Почти с самого начала ее - в основном из практических соображений - поручили заботам Лены. Впереди Лены ставили на цепи, под ее надзором Бусинка обычно выполняла то, что ей прикажут.

    Захватив леди Сабину, мы вернулись в лагерь, укрытый в ложбине, куда не так давно привел меня, свою новую рабыню-варварку, мой хозяин. В первый же вечер леди Сабину, сорвав с нее одежду, опрокинув навзничь, привязали, как до этого и меня, вниз головой к стволу поваленного дерева с белесой корой. В тот самый миг, когда от ее тела отняли раскаленное железное клеймо, она утратила какую бы то ни было политическую ценность. Отныне она рабыня. Отвязав, ее швырнули к ногам хозяина.

    -  Надо дать тебе имя. Сабина… Сабина… - задумчиво проговорил он. - А! Твое прежнее прекрасно подходит для рабыни.

    -  О, нет, нет, хозяин! - разрыдалась она.

    -  У тебя было очень удачное имя. Казалось бы, имя свободной женщины, но в нем пряталось имя рабыни. Теперь его секрет раскрыт, ты можешь, не таясь, носить свое истинное имя, то, которое подходит тебе лучше некуда. И я властью хозяина нарекаю тебя…

    -  Прошу тебя, хозяин! - Ее душили слезы.

    -  …Бина! - провозгласил он.

    Она рыдала, спрятав лицо в ладонях. Горианское слово «бина» означает бусы рабынь.

    -  Надеть на рабыню Бусинку сирик! - приказал хозяин. И тут же на шее его новой рабыни защелкнули легкий блестящий ошейник. С него свешивалась цепь с наручниками - их надели на ее тонкие запястья - и на скользящем кольце изящные браслеты для щиколоток, в которые и заключили прелестные ножки рабыни Бусинки. Теперь она совершенно беспомощна, скована в движениях и очень красива. На меня сирик никогда не надевали.

    Обнаженная, спутанная сириком, она пала на колени перед хозяином и подняла на него глаза. На ноге ее красовалось свежее клеймо - обычное на Горе, изображающее будто бы вычерченную от руки первую букву слова «кайира», что по-го-риански значит «рабыня». Ее била дрожь. Теперь от тысяч сестер по несчастью ее не отличает ничто. Она в рабстве, как и они.

    -  Здравствуй, рабыня Бусинка, - проговорил хозяин.

    -  Здравствуй, хозяин, - как и подобает, она откликнулась на свое имя.

    Они смотрели друг на друга: он, улыбаясь, - сверху вниз, она, дрожа, - снизу вверх. Он ее хозяин.

    -  Может, помнишь, Бусинка, - заговорил он, - как несколько дней назад в один прекрасный вечер некая свободная женщина сурово наказала рабыню?

    -  Ты знаешь об этом? - удивилась она.

    -  Мы следили за лагерем, все видели, - пояснил хозяин, поглядывая на коленопреклоненную, скованную сириком девушку. - Выпороли ее как следует.

    -  Да, хозяин, - прошептала Бусинка.

    -  Насколько я помню, преступление рабыни заключалось в том, что ей захотелось мужских объятий.

    Выпрямив спину, как и положено прелестной рабыне, Лена стояла рядом.

    -  Да, хозяин, - подтвердила Бусинка.

    -  Безусловно, - продолжал Клитус, - свободная женщина вольна наказывать рабынь.

    -  Да, хозяин.

    -  Но с тех пор свободная женщина сама стала рабыней. И теперь находится здесь, в лагере.

    -  Да, хозяин.

    -  И наказанная ею рабыня тоже здесь.