— Ты променяла пальто на сигареты, — тупо повторила Лорен, зная, что сердиться бесполезно. — Говорят, зима будет холодной.

Мать пожала плечами:

— Он меня бросил.

Лорен обняла ее:

— Пошли. Тебе нужно согреться. Принять горячую ванну.

— Франко обещал сегодня позвонить. Ты не слышала, телефон не звонил?

— Нет.

— Они никогда не возвращаются. Во всяком случае, ко мне.

Хотя Лорен слышала это тысячу раз, она по-прежнему ощущала боль матери.

— Я знаю. Пошли.

Она помогла матери подняться на ноги и повела домой по дребезжащей железной лестнице. Там она уговорила ее принять горячую ванну, а сама зашла в свою комнату переодеться. Когда она собралась уходить, мать уже лежала в постели.

Лорен подошла к ней и присела на край кровати.

— Ничего, если я уйду?

Веки матери отяжелели. Она медленно посмотрела на дочь.

— Почему меня никто не любит, Лорен? — тихо спросила она.

Вопрос, в котором звучало неподдельное отчаяние, глубоко ранил Лорен. Я люблю тебя, подумала она. Или это не в счет?

Мать отвернулась и закрыла глаза.

Лорен медленно встала и отошла от кровати. Пока она шла по квартире, спускалась по лестнице, шагала по городу, она думала только об одном: о Дэвиде.

Только он может заполнить пустоту в ее душе.

Фешенебельный район Маунтинэр занимал выходившую на океан восточную оконечность Уэст-Энда. Здесь, в мире Дэвида, дорожки были вымощены узорчатым кирпичом, машины подъезжали к роскошным воротам, а еда подавалась на прозрачном, как кожа ребенка, фарфоре. Уличные фонари превращали капли вечернего дождя в крошечные бриллианты.

Направляясь к зданию охраны района, Лорен чувствовала себя не в своей тарелке.

— Я пришла к Дэвиду Хейнсу, — сказала она.

Охранник открыл ворота. Она шла по черному асфальту мимо георгианских особняков, французских вилл и колониальных дворцов, пока не очутилась на обсаженной розами дорожке, ведущей к огромной двери из красного дерева. Дэвид открыл почти сразу же.

— Ты опоздала, — сказал он и заключил ее в объятия прямо перед открытой дверью.

Она хотела сказать, чтобы он не торопился, но после его поцелуя забыла обо всем. Лорен объясняла это только любовью — только из-за любви абсолютно здравомыслящая девушка могла полагать, что без прикосновения ее возлюбленного солнце может сойти с небес, оставив мир в холоде и мраке.

— Как здорово, что ты здесь, — сказал он. — Если бы мои родители были в городе, мне пришлось бы наврать с три короба, чтобы провести ночь с тобой.

Лорен попыталась представить себе жизнь, когда кто-то — твоя мама — ждет тебя, беспокоится о тебе.

Дэвид сделал шаг назад и улыбнулся:

— Я приготовил для тебя сюрприз.

Лорен последовала за ним по широкому коридору. Ее каблуки стучали по кремовым мраморным плитам. Столовая выглядела как в кино. По обеим сторонам длинного блестящего стола стояло шестнадцать резных деревянных стульев. Посредине красовался огромный букет из белых роз и белых лилий. С краю стол был накрыт на две персоны. Тарелки из костяного фарфора с золотой каемкой стояли на шелковых салфетках цвета слоновой кости. В свете свечей сверкали золотые столовые приборы.

Дэвид улыбался, как мальчишка в последний день занятий.

— Я потратил кучу времени на то, чтобы все это отыскать.

— Как красиво. Я люблю тебя, — сказала она.

— Я тоже люблю тебя. — Он отодвинул для нее стул. — Я бы хотел официально пригласить тебя на выпускной бал.