|
) А что надо успеть сделать - вот "Медицинскую радиологию" освободить, статейки дочесть. И ответить этому фельдшеру в Тахта-Купыр на его вопрос. Плохой становился свет из пасмурного окна, она зажгла настольную лампу и уселась. Заглянула одна из ординаторок, уже без халата: "Вы не идете, Людмила Афанасьевна?" И Вера Гангарт зашла: "Вы не идете?" - А как Русанов? - Спит. Рвоты не было. Температурка есть. - Вера Корнильевна сняла глухой халат и осталась в серо-зеленоватом тафтяном платьи, слишком хорошем для работы. - Не жалеете таскать? - кивнула Донцова. - А зачем беречь?.. Для чего беречь?.. - хотела улыбнуться Гангарт, но получилось жалостно. - Ладно, Верочка, если так, следующий раз введем ему полную, десять миллиграмм, - в своей убыстренной манере, когда слова только время отнимают, протолкнула Людмила Афанасьевна и писала письмо фельдшеру. - А Костоглотов? - тихо спросила Гангарт уже от двери. - Был бой, но он разбит и покорился! - усмехнулась Людмила Афанасьевна и опять почувствовала от выпыха усмешки, как резнуло ее около желудка. Она даже захотела сейчас и пожаловаться Вере, ей первой, подняла на нее прищуренные глаза, но в полутемной глубине комнаты увидела ее как собравшуюся в театр - в выходном платьи, на высоких каблуках. И решила - до другого раза. Все ушли, а она сидела. Совсем было ей неполезно и полчаса лишних проводить в этих помещениях, ежедневно облучаемых, но вот так все цеплялось. Всякий раз к отпуску она была бледно-сера, а лейкоциты ее, монотонно падающие весь год, снижались до двух тысяч, как преступно было бы довести какого-нибудь больного. Три желудка в день полагалось смотреть рентгенологу по нормам, а она ведь смотрела по десять в день, а в войну и по двадцать пять. И перед отпуском ей самой было в пору переливать кровь. И за отпуск не восстанавливалось утерянное за год. Но повелительная инерция работы не легко отпускала ее. К концу каждого дня она с досадой видела, что опять не успела. И сейчас между делами она снова задумалась о жестоком случае Сибгатова и записала, о чем посоветоваться при встрече на обществе с доктором Орещенковым. Как она ввела в работу своих ординаторов, так и ее когда-то до войны вводил за руку, осторожно направлял и передал ей вкус кругозора доктор Орещенков. - "Никогда, Людочка, не специализируйтесь до сушеной воблы! - предупреждал он. - Пусть весь мир течет к специализации, а вы держитесь за свое - одной рукой за рентгенодиагностику, другой за рентгенотерапию! Будьте хоть последней такой - но такой!" И он все еще был жив, и тут же в городе. Уже лампу потушив, она от двери вернулась и записала дело на завтра. Уже надев свое синее не новое пальто, она еще свернула к кабинету главврача - но он был заперт. Наконец, она сошла со ступенек между тополями, шла по аллейкам медицинского городка, но в мыслях оставалась вся в работе и даже не пыталась и не хотела выйти из них. Погода была никакая - она не заметила, какая. А еще не сумерки. На аллейках встречались многие незнакомые лица, но в Людмиле Афанасьевне и здесь не пробудилось естественное женское внимание - кто из встречных во что одет, что на голове, что на ногах. Она шла с присобранными бровями и на всех этих людей остро поглядывала, как бы прозревая локализацию тех возможных опухолей, которые в людях этих еще сегодня не дают себе знать, но могут выявиться завтра. |
