И она прикусила язык. Наверное, в посольстве о таких вещах упоминать не следовало бы: мало ли, вдруг они ее безобидную фразу воспримут как намек на криминальные наклонности.

    - Я буду защищать тебя, а вовсе не обвинять, - успокоила женщина, по-своему истолковав Машкино замешательство. - Мне ты можешь сказать все что угодно. Признайся, тебе вправду не понравился господин посол или это был ваш, человеческий, аналог кокетства? Откровенно говоря, я не слишком много понимаю в людях, а потому мне сложно судить...

    Машка молчала, глядя на нее, и судорожно соображала, какой ответ принесет ей больше очков. Ну в самом деле, о какой правдивости и искренности можно говорить, находясь буквально на территории вражеского государства?

    - Вообще-то я не очень хорошо его разглядела, - призналась Машка наконец. - Я испугалась.

    - Зачем ты лжешь? - Женшина-птица остановилась и, заинтересованно приоткрыв клюв, уставилась на нее. - Таким способом ты хочешь избежать наказания? Напрасно. За красивую и правдоподобную ложь прощение может получить только сочинитель, пойманный на искажении фактов в своей истории.

    - Ну как всегда. - Машка горько вздохнула. - Как что хорошее, так обязательно не мне, а кому-то еще.

    - Я вижу, у тебя была тяжелая жизнь, - продолжив путь, бросила через плечо женщина. - Сюда, пожалуйста.

    Она небрежным движением толкнула высокую и узкую дверь, сделанную из множества полупрозрачных камешков. Та на удивление легко отворилась, открыв вход в огромный светлый зал. Потолки здесь были высокие, не сравнимые с теми, которые Машка видела в квартирах сталинских домов и даже в театре, куда несколько раз попала бесплатно по чужому студенческому. Весь верхний уровень, отделенный от нижнего флагами и штандартами, вывешенными в ряд, занимали широкие окна из розового и голубого камня, похожего на прозрачный кварц. В зале было бы весьма уютно, если бы не хозяин помещения. Серые перья его встали дыбом, в глазах плескалось ледяное презрение, а поза показалась Машке угрожающей. Полуптица-получеловек, он был крупнее любого представителя обоих видов, исключая разве что огромного страуса, который делил просторный вольер московского зоопарка с казуаром.

    - Я привела самку, собрат главный следователь за мыслями и поступками, - нарушила сгустившееся молчание женщина-птица.

    - Я рад, - отозвался серый. Голос у него был совсем нерадостный. Он помолчал, склонил по-куриному голову набок и велел: - Самка, встань в центр зала.

    Машка почесала щеку, набираясь наглости, и хмуро посмотрела на следователя. Если бы тот был человеком, точно поперхнулся бы от такого взгляда.

    - Между прочим, это оскорбительное обращение! - буркнула она. - У меня, представьте себе, имя есть!

    - Имя - твоя личная собственность, - проронил серый. - Можешь оставить его при себе, я не возражаю.

    - Спасибо! - язвительно поблагодарила Машка. - Вот никак я без вашего разрешения не обошлась бы.

    - Какая вежливая самка, - тускло удивился следователь и переступил с ноги на ногу. - Крылышки на его плечах синхронно колыхнулись.

    Женщина-птица занервничала и осторожно подтолкнула Машку к центру зала.

    - Иди, - прошептала она. - Не медли, он легко раздражается.

    - Я тоже, - негромко отозвалась нахальная Машка, однако подчинилась: спорить с тем, кто тебя вовсе не слушает, дело бесполезное и глупое. Чувствовала Машка себя уже куда лучше. Злость всегда придавала ей сил и уверенности в себе.

    По ногам тянуло холодом, и она порадовалась, что догадалась оставить в доме некроманта босоножки, давно отслужившие свой срок, а вместо них надела вполне приличные ботинки, сшитые из кожи какого-то неведомого ей монстра.