Вот говорят: главное, самому знать, что ты не виноват. Но это понимаешь умом, а не сердцем. Очень важно, чтобы и другие знали об этом. С такой мыслью переступил порог своей квартиры.

Даша хлопотала на кухне.

– Привет,– наигранно весело предстал я перед ней.

Мы поцеловались. Мне показалось, что она сделала это холоднее обычного.

Да, чем-то не довольна… Неужели знает?

– Ну и спишь ты,– сказал я, намекая, как она встретила меня вчера.

– Намоталась. Ревизия у нас,– ответила Даша, расставляя тарелки.:– Я, между прочим, не знала, что приедешь вчера. Раньше ты звонил…

Я молча снес справедливый упрек. Через некоторое время поинтересовался:

– Откуда ревизия, из области?

Даша любила, когда я вникал в ее дела.

– Какое это имеет значение? – ответила она почему-то раздраженно.

Определенно, с ней происходило что-то необычное.

– А что тебе, собственно, волноваться?

– Почему волноваться? Устала… Лучше скажи, что у тебя?

У меня оборвалось сердце.

– Ты все знаешь?

– Нет. А что случилось?

Я молчал.

– Что произошло, Захар? Я вижу, ты что-то скрываешь.

Я рассказал. Сбивчиво. Не так, как Зарубину. Но ничего не утаил.

Даша выслушала молча. Ни одного вопроса. Ни восклицания, ни вздоха. Сжатые губы. Сцепленные побелевшие пальцы.

Я замолк и ждал ее приговора. И, услышав, испугался.

– Все вы, мужики, одинаковы. Жеребцы…– сказала она зло.

И я сорвался.

– Вы тоже одинаковы! Глупы и непонятливы…

И тут же пожалел. Не следовало этого говорить. Ведь она не была в моей шкуре. Не была со мной с самого начала этой истории и до конца. Я забыл, оглушенный обидой, что у женщин прежде всего – эмоции…

Даша встала из-за стола и вышла из кухни. Мы оба так ни к чему и не притронулись.

Шипели на сковороде подгоревшие котлеты. Я выключил газ. Подумал: все, с самого начала, надо было сделать не так. Позвонить из гостиницы и сказать: «Даша, беда…» Надо было известить о своем приезде. Надо было со вчерашнего вечера просидеть с ней всю ночь. Может быть, до самого утра. Надо было, надо…

А я? Как нашкодивший мальчишка юркнул в спальную. Как наблудивший кот свернулся в своем уголке…

Я прошел в темные комнаты. Она сидела, облокотившись на подоконник. Лицом к улице. В проеме окна виднелись голые ветви, освещенные фонарем. Я щелкнул выключателем. Зажегся свет. Даша не обернулась.

– Давай поговорим спокойно…

Ни звука в ответ.

– Даша, мы ведь не дети.

Она молчала.

Бывало, мы повышали друг на друга голос. По мелочи, по чепухе. Больше от усталости, от раздражения, от неполадок на работе. Но никогда Даша не замыкалась в себе. Наоборот, ей непременно хотелось выяснить все до конца, убедить меня. А тут – отчуждение.

– Даша,– снова повторил я.

И по ее спине понял: разговор не получится. Во всяком случае – сейчас.

Я вышел из спальни. Включил свет в столовой. Блестел экран телевизора, за стеклом серванта искрились грани хрустальных рюмок. На полке с книгами корчила рожицу деревянная коричневая обезьянка.

Мне захотелось на улицу. Я тихо оделся. Тихо щелкнул замком. Спустился по лестнице. Зла во мне не было, была обида. Неужели, прожив со мной столько лет, жена не знает меня? Если жена не верит, что уж говорить о Зарубине, об Авдееве? А мне так необходимо было излить перед кем-нибудь душу. Такой человек жил через два дома. И я подсознательно двигался к нему… Дверь мне открыл Матвейка.