|
Смутился он. Достал я карту. Граница должна быть близко. Прикинул на глаз: километра два остается. Лыжня тут в овражек пошла. Небольшой такой овражек, но крутой и кое-где даже обрывистый. Спустились мы с Виктором вниз. Оборвался лыжный след, никуда больше не ведет. Не прыгали же они отсюда по воздуху! Дно в овражке утоптано. Сломанная ель валяется. Постукал я по стволу - не выдолблен ли? Нет, звенит, на дрова просится. Пошныряли по овражку. Все находки: снег да кусты под снегом. - Пошли обратно, - говорю. - Ничего не понимаю. И действительно, ничего не понимаю. По моим соображениям, или Афанасьевы должны где-нибудь границу переходить, или к ним с той стороны кто-нибудь приходит, а лыжня явственно обрывается - и никакого следочка. Направо, по карте, озеро; налево, отмечено у меня, застава. Дай, думаю, схожу к браткам, предупрежу о своих поисках. Заставу мы нашли скоро, почти не плутали. Познакомился я с начальником, показал документы. Он был уже предупрежден о моем приезде. Поделился я с ним своими подозрениями, но отнесся он к ним недоверчиво. Граница тогда не так отлично, как теперь, охранялась, и людей было поменьше, и опыта не было, но самонадеянный он оказался человек! - Не могли мы не заметить, - говорит, - если бы кто границу перешел. Пожелали мы с ним друг другу успеха, и пошел я с Виктором опять к себе в Соловьевку. Вернулись домой поздно, ночь уже наступила. Не успели отдохнуть, разбудил я Виктора. - Вставай, - говорю, - на работу пора. Ничего! Малый мой кубарем с лавки скатился, ноги - в валенки, ополоснулся водой - рукой по лицу раз, раз, умылся, точно кошка, натянул шубейку и говорит: - Пошли. На улице знойкий декабрьский мороз. Ночь на исходе. Звезды гаснут медленно, неохотно. Небо сереет, становится сизым. По снегу тени бегут, точно птичьи стаи низко-низко над землей летят. Порошит снежок. Это совсем нам на руку. Все следы заметет, в том числе и наши. Однако, идя к овражку, сделали мы здоровый крюк и подошли совсем с другой стороны, чтобы ненароком Афанасьевы не заметили чужих следов. Выкопали себе с Виктором нору в снегу поодаль, на верху оврага, и запрятались вроде медведей. Весь день просидели, и хоть бы какой-нибудь зверь в овражек для смеха забежал. Хорошо еще, что мясо и хлеб захватили, по крайней мере не проголодались Сидим, перешептываемся, прячемся. А от кого? Вокруг ни души. Прошелестит в воздухе птица, упадет шишка, и опять сгустится лесная зимняя тишь. - Долго так сидеть будем? - спрашивает Виктор. - От тоски сдохнешь. - Терпи, брат, - говорю. - Назвался груздем - помалкивай. Думаешь, чекистом быть - так только и дела, что стрелять да за бандитами гоняться? На всю жизнь терпеньем запасайся! Вернулись вечером в деревню несолоно хлебавши. |
