Как нес он в
зубах кость, так и не выпустил ее. Разжали мы у пса челюсти, взяли кость, и
все нам стало понятно: служила эта кость как бы футляром для бумаг.
Затем отправились мы в Соловьевку.
- Рассердился я было на вашего красноармейца, что одного меня с этими
бандитами оставил, - говорю я по дороге начальнику заставы.
- Какого красноармейца? - спрашивает тот.
- Да вот, который в обходе был, - объясняю. - Он же к вам навстречу
побежал.
- Да тут никакого красноармейца быть не могло, - говорит начальник. -
Чудно что-то...
И тут я догадался, что это был тот самый человек, который на той
стороне собаку дожидался и, не дождавшись, пришел выяснить причину задержки.
Представил я себе мысленно его обличье, вспомнился мне его бархатный голос,
и сообразил я, что всего час назад разговаривал не с кем иным, как с тем
самым племянником госпожи Борецкой, который так ловко когда-то надо мной
посмеялся.
- Да ведь это же оттуда! - принялся я объяснять начальнику и указывать
в сторону границы. - Не мог он далеко уйти.
Рассыпались красноармейцы по лесу. Нет, не нашли.
В Соловьевке сделали мы у Афанасьевых обыск. Старик был потверже и
поупрямее, ничего бы, пожалуй, не указал, но сын струсил, привел нас в
коровник; там мы и нашли под навозом жестянку с частью документов.
Позже, когда Афанасьевых привезли в Петроград, он и указал, где
хранился в особняке архив.
В дровяном сарае, посреди всякой рухляди, запрятан был врытый в землю и
засыпанный мусором ящик с бумагами. Никто бы и не подумал заглянуть в этот
угол.
Часть архива старик Афанасьев успел переправить за границу, но и то,
что осталось, сослужило нам службу и поведало о деятельности лейтенанта
Роджерса, назвавшегося при знакомстве со мной племянником Борецкой и
примерно год назад ночевавшего у меня в комнате.
Наступил Новый год. Я зашел навестить Железновых. Виктор сидел за
книжкой. Зинаида Павловна варила на керосинке кашу. Мы поговорили с ней о
сыне, и он не вмешивался в наш разговор. Но когда она зачем-то вышла из
комнаты, он быстро подошел ко мне и заговорил вполголоса, потому что при
матери никогда со мной о делах не разговаривал.
- Я вот все думаю, - сказал он. - Напрасно ты меня тогда услал. Я даже
не понимаю, как этот белогвардеец тебя не убил.
- Потому и не убил, что я тебя на заставу послал, - сказал я, ероша
мальчишеские вихры. - Он услышал приближение красноармейцев и ушел.
Рискованно было напасть на меня, он бы к себе внимание привлек. Вот он меня
и не тронул, бесполезно было. Предпочел скрыться.
- А товарищей спасти? - спросил Виктор. - Ведь Афанасьевы ему были
товарищи?
- Видишь ли, - сказал я, - эти люди товарищество понимают по-своему. |