Он с трудом сдерживался, чтобы не заурчать от удовольствия – надо же было хоть какие то приличия соблюдать.

– Подожди, Андрей, подожди, – задыхаясь, слегка отбиваясь от его рук, полусказала – полупростонала Галина. – Подожди… Я где то читала… что в море… о Боже, нет… что в море это вредно… Оно соленое… Ой, Андрей…

– Врут! – убежденно выдохнул ей в ушко Обнорский. – Прессе верить нельзя, такое понапишут!

– А тебе… верить?… ой…

– А мне… можно… Галя…

– Андрю… ша…

Обнорскому давно не было так хорошо. Он словно растворился одновременно и в море, и в женщине… Он словно пропал – и все тяжелые мысли и заботы тоже куда то пропали. И вообще все мысли. Пару раз, правда, мелькнула одна: «Как бы Галя своими стонами коллег не всполошила», – но потом и эта здравая мысль угасла. На берег они выползли на четвереньках и долго молчали, приходя в себя… Они лежали на песке рядом и смотрели в черное небо над головой.

– У тебя шрамы, – сказала она, проведя пальцем по груди. Шрам остался, как память о встрече с бойцами Черепа. – Откуда у тебя шрамы?

– Тяжелые журналистские будни, – буркнул Обнорский.

Говорить, нарушая очарование ночи, не хотелось. Галина приподнялась на локте, прикоснулась к Обнорскому прохладной грудью с твердым соском. Высоко в небе летел самолет, пульсировал огоньками.

– Ах да, – сказала она. – Ты же великий криминальный журналист из страшного бандитского Петербурга.

– Галя, я тебя умоляю… – ответил он. – Петербург не более страшен, чем ваш Киев.

– Даже так?

– Именно так.

– Тогда это действительно страшно.

– Почему же?

– Потому что Киев – страшный город. В нем исчезают люди.

– Люди везде исчезают. В Киеве, в Токио, в Париже…

– Да, но в Токио или в Париже власти начинают бить тревогу, если пропал журналист.

– О чем ты? – спросил Обнорский лениво.

– Как о чем? О Горделадзе, – с удивлением ответила Галина.

– А а… – разочарованно протянул он. – Опять про Горделадзе… Галя, если честно, то я не совсем понимаю, почему ты связываешь его исчезновение с президентом, с властями…

– Как же? Гия не любил президента. Однажды во время теледебатов даже поставил его в абсолютно дурацкую ситуацию – вся Украина смеялась. И вдруг пропал.

– Не вижу связи. Десятки, если не сотни журналистов, критикуют Бунчука, и ничего с ними не происходит…

– Вот и произошло! – сказала Галина горячо. – Вот и произошло! Почему ты не хочешь осознать этот факт?

– Да брось ты! Из реплик твоих же коллег земляков на семинаре я понял, что этот ваш Гия весьма любвеобилен… Он же грузин, кровь у него горячая. Так что, Галя, не вижу пока никаких особых оснований для беспокойства. Через день другой объявится. Покается перед женой, очухается… У журналистов такие закидоны случаются. Хочешь, я тебе одну историю расскажу, как одну нашу питерскую журналистку «похитил» не кто нибудь, а целый «резидент литовской разведки» – двое суток, сволочь, насиловал и вербовал беспощадно. Так она, сердешная, потом мужу сказала. Был в этой истории, правда, один нюанс: «резидент» в соседней редакции завотделом работал. Но она об этом мужу говорить не стала. И я вот думаю, что…

Галина, не ответив ничего, встала и пошла прочь по песку косы. Сзади она была чудо как хороша.