|
И вот за что: приехал к нам Ми-нистр Обороны, прошел он в штаб к командующему и там уже захотел сходить в гальюн. Вместо того чтоб у командующего сходить (не просто в кабинете, на палубу или там в спе-циальный горшочек, который командующий при этом лично в руках держит, нет, гальюн у него, у командующего, имеется в соседней с кабинетом комнате), отправился Министр ни с того ни с сего в народный гальюн. А в народном гальюне так высоко от земли приделали писсуары, что в них только с прыжка что-нибудь получилось бы наделать, сантиметров двадцать пять надо было иметь в запасе, чтоб туда чего-то насифонить, Министр прыгал-прыгал, становился на цыпочки – никак. Тогда он пригласил командующе-го. – Лев Саныч, – сказал Министр, – неужели у моряков это самое место такой величины, что куда хочешь достанет? – Да! Товарищ Министр! – взвизгнул наш командующий и отчаянно, одним рывком рас-стегнул себе ширинку. – Да! Так точно! У всех! Именно такие размеры! – И вслед за этим коман-дующий так себе все оттянул и вытянул, ну просто как пищевод из цыпленка, и насифонил при этом полный писсуар. Потом командующий вызвал к себе того орла, под чутким руководством которого возводи-лись эти писсуары, подвел его к его же творению и сказал: – Снимай штаны! – Товарищ командующий… – Сни-май, говорю, злыдня… и трусы тоже,.. Они тебе больше не понадобятся… Тот снял. А пока он снимал, у командующего руки дергались, видимо, чесались у него руки. – А теперь, – сказал командующий злобно, – тяни! – Тя-ни-и! – заверещал он, видя, что тот его не понимает. – Я тянул… И тот тянул. А что делать – служба… Боевое дежурство Боевое дежурство – это такое положение, когда офицер видит жену не реже, чем раз в месяц. При этом он сильно суетится, чтоб получше устроиться, дрожит в нем все, как гавайское копье при попадании в цель. Отсучив ножками, офицер замирает. При этом у него случается истома. Жена раз в месяц довольна безмерно, что у нее муж – офицер. Боевое дежурство – это истома. (Продолжение следует.) А пока оно следует, прочитайте маленький рассказик из жизни надводников. Называется он: Вот народ! Наш новый зам Иван Тимофеич Ничипорюк долго изображал из себя невинного интелли-гента. Редкой чистоты козел был. По тревоге передвигался не спеша. Замов тревога вообще не волнует. Вот они и ползают. А морячки у нас по тревоге выскакивают на трап не глядя. Ноги на поручни кладут и враскоряку съезжают. Трапы у нас длиннющие и крутые, а перебирать ножками по ступенькам замучаешься, вот они и съезжают. Был такой матрос Кузьма. Выскочил он раз по тревоге – прыг на трап и поехал и внизу уже зама нагнал. Тот спускался так медленно, как будто ему удаление крайней плоти только что не-грамотно произвели и попутно все рефлексы задушили. Кузьма нагнал зама на последней ступеньке и… въехал ему на плечи. Зам от такой тяжести просел, за ноги Кузьму ухватил, вцепился, глаза вылупил, фуражка слетела, и сказать ничего не может, потому что от такой нестандартной ситуации сразу же проявилось все его неземное про-исхождение. Стоит и терпит на себе Кузьму, а Кузьма осторожно освободил свое междуножье от инородного замовского тела, ну а зам все прийти в себя не может. От потрясения. Потряс его Кузьма. А комбриг наш всю эту сцену из жизни бобров лично наблюдал. Подходит он к заму, под-нимает его фуражечку, с удовольствием надевает ее ему на луковку и говорит такие слова: – Что ж вы, Иван Тимофеич, моряка чуть не убили? Нехорошо, брат, ведь этак и мозгами тронуться можно. |
