|
Разошлись по тумбочкам. Из рундучной хрипящий в наклоне голос: – Это чьи ботинки? В последний раз спрашиваю! По коридору: – Савелич! Савелич! Савелич! Где эта падла? Савелич – матрос. Его вечно теряют и вечно ищут. Штурман. Высокий, крупный, рыжий. Садится и берет гитару, мурлычет: «Н-о-чь ко-рот-ка…». Красивый баритон. К нему подлетает помощник: – Валерий Васильевич! Вы готовы предъявить свои тумбочки? Штурман смотрит в точку и говорит только после того, как выдержана «годковская пауза» – пауза человека, прослужившего на восемь лет больше помощника: – Люди работают… Доклада не поступало. Помощник отлетает. Штурман задумчиво изрекает: – Рас-пус-ти-те пол-ки! Люди ус-та-ли! Он читал когда-то «Живые и мертвые», и ему кажется, что это оттуда. Офицеры с поминальными лицами собрались в ленкомнате. Некоторые от скуки читают га-зеты. – Весь день продавил воображаемых мух. Нарисую в воображении и давлю. Здорово. – Вы не знаете, когда это кончится? – Никогда. – Военнослужащий выбирает себе одно неприличное слово и постоянно с ним ходит. – Что вы все время читаете, коллега? – «Идиота». – Настольная книжка офицера. Не занимайтесь ерундой, товарищ офицер, займитесь делом! – Если офицер слоняется, значит, он работает; сел почитать – занимается ерундой. – А вот я уже падежей не помню. – Поздравляю вас. – Нет, серьезно… винительный… родительный… – Ну, серпентарий! Пива бы… – Вы ещё сегодня дышите вчерашними консервированными кишками. – Праздник… нельзя… – Когда же я переведусь отсюда, господи. Как я буду хохотать. Влетает помощник. – А здесь что за отсидка? Все встать и к тумбочкам! Командиры подразделений – в рундуч-ную! – Бедная рундучная… Все поднимаются и идут к выходу. Передний в спину помощнику: – Владимир Федорович! Когда вы говорите так сильно, у меня нарушается равновесие моз-га, – оборачивается назад. – Товарищ Попов! Вы готовы предъявить Владимиру Федоровичу себя и тумбочку? Не надо делать акающее движение глазами. – Не трогай человека, у человека, может, овуляция… наступает. – Вперёд! Лопаты не должны простаивать! Последний выходящий – в затылок предпоследнему тоном римского трибуна: – Обратите внимание! Мирные флотские будни! Тумбочки! Последняя предъядерная карти-на. С первым же ядерным взрывом все это улетит далеко-далеко… вместе с койками… захватив с собой наш любимый личный состав… Ленкомната пустеет. В рундучной скорбные командиры подразделений. Все сгрудились среди гор флотских брюк, сброшенных на пол. Над брюками помощник. – Где бирки?! Говорят, формы одежды у них нет! На вешалках ни одной бирки! Чёрт знает что! – На-ча-ть-боль-шу-ю-при-бор-ку! – Разойтись по объектам! Где ваш объект? Что вы здесь стоите? Из-под коек выметаются остатки праздника – кожура мандаринов, окурки… Я закрылся в ленкомнате. Дверь тут же открывается. – Ты чего здесь? Только закроешь дверь, её сразу же откроют, чтоб посмотреть, отчего это её закрыли. Воскресенье затихает вместе с приборкой. Через открытую дверь ленкомнаты видна рундучная. Я пишу рассказ. – Чьи это ботинки? – не унимается рундучная. – В последний раз спрашиваю! – Савелич! Савелич! Саве… вы не видели Савелича? Где эта падла?! Рассказ называется: «Кубрик». Я – Зверев! Те, что долго толкаются на флоте, знают всех. |
