Когда начался фрагмент, в котором речь зашла о разногласиях в группе, Бэнкс заметил, что Брайан немного напрягся. Поскольку нынешнее расследование позволило Бэнксу лучше понять мир рок‑музыки, он успел за это время поразмышлять о Брайане и той жизни, которую сын ведет. Не только о наркотиках, но и о всевозможных ловушках и трудностях, которые несет с собой слава. Он вспомнил звезд первой величины, с юности попавших в разрушительную машину рок‑индустрии и пытавшихся противостоять ей, потакая собственным порокам и отчаянию: Курта Кобейна, Джимми Хендрикса, Тима Бакли, Дженис Джоплин, Ника Дрейка, Иэна Кёртиса, Джима Моррисона… По Брайану не скажешь, думал Бэнкс, что у него неприятности, но ведь он вряд ли сообщил бы отцу, если бы у него, к примеру, были проблемы с наркотиками.

– Что‑то не так? – взглянул Бэнкс на сына.

Тот, казалось, не сразу понял, о чем говорит отец, и переспросил:

– Не так? Да нет, вроде бы все путем. Странный вопрос.

– Просто ты редко рассказываешь про свою группу, и я подумал, все ли у вас в порядке.

– А, ты о группе! Да о ней и рассказывать‑то нечего.

– Значит, все идет отлично?

Брайан помедлил:

– Ну…

– Что такое?

Сын повернулся лицом к Бэнксу, и тот на пару делений прикрутил звук.

– Дэнни делается все чуднее, только и всего. Если так будет продолжаться и дальше, нам придется от него избавиться.

Бэнкс знал, что Дэнни – второй гитарист и вокалист группы и они вдвоем с Брайаном пишут все песни.

– Избавиться?

– Я не имею в виду – убить. Честно говоря, пап, иногда я удивляюсь, как действует на тебя работа.

И я удивляюсь, подумал Бэнкс. Но еще он подумал об убийствах музыкантов, мешающих группе – взять хотя бы Робина Мёрчента, – и о том, как легко это можно было проделать: просто чуть подтолкнуть к бассейну. Вик Гривз тоже мешал, но он ушел по доброй воле.

– Так говоришь, Дэнни чудной? В чем это проявляется? – спросил Бэнкс.

– Самолюбие у него зашкаливает. Последнее время он начал поддаваться каким‑то диким влияниям и пытается привить их нашей музыке. Например, вдруг увлекся кельтским кислотным панком. А если начнешь с ним спорить, ощетинивается и разоряется насчет того, что это его команда, и о том, как он нас всех собрал вместе, всякая такая чушь.

– А что другие думают по его поводу?

– Каждый прячется в своем внутреннем мирке. Мы не очень‑то свободны в общении. А с Дэнни вообще сейчас не поговоришь. Я больше не могу писать песни с ним вместе.

– А что будет, если он уйдет?

Брайан махнул рукой в сторону экрана:

– Найдем кого‑нибудь… Но в попсу мы превращаться не собираемся.

– Сейчас ведь вы довольно успешны?

– Так и есть. Я знаю. Продажи растут. Люди обожают наш саунд. Мы балансируем на краю, но при этом наша музыка доступна. Вот в чем проблема. Дэнни хочет это изменить, он думает, у него есть на это право.

– А что говорит ваш менеджер?

– Джефф? Дэнни лижет ему задницу.

Бэнкс тут же вспомнил про Кева Темплтона:

– И как к этому относится Джефф?

Брайан поскреб подбородок.

– Если вдуматься, – произнес он, – Джеффа это порядочно достало. Думаю, поначалу ему нравилось, что кто‑то из группы уделяет ему столько внимания, да к тому же наушничает, но не знаю, замечал ли ты когда‑нибудь: странно, но в конце концов человеку надоедают лизоблюды, которые за ним бегают.

Устами младенца, подумал Бэнкс, и в мозгу у него словно зажглась лампочка, – хотя Брайана трудно назвать младенцем.