Книги Классика Эмиль Золя Разгром страница 295

Изменить размер шрифта - +

     - Ну, будь умницей! Ведь ты должна чувствовать, что  я  не  желаю  тебе
зла!.. Если б я тебя не любил, я бы, конечно, не вернулся. Но  раз  я  опять
здесь и все устраивается, мы с тобой еще встретимся, правда?
     Она резко отшатнулась и, взглянув ему прямо в лицо, ответила:
     - Никогда!
     - Почему же никогда? Ведь ты моя жена, ведь это наш ребенок!
     Она не сводила с него глаз и медленно произнесла:
     - Слушайте! Лучше покончим сразу!.. Вы знали Оноре;  я  его  любила,  я
любила только его. А вы  его  убили!..  Никогда  я  больше  не  буду  вашей!
Никогда!
     Она подняла руку, она поклялась с такой ненавистью, что он на мгновение
оторопел, перестал говорить ей "ты" и только пробормотал:
     - Да, я знаю, Оноре убит. Славный был парень. Но ведь многие убиты.  На
то и война, ничего не поделаешь!.. И вот я так думаю:  раз  он  убит,  помех
больше нет; ведь позвольте вам напомнить, Сильвина, я вас не  насиловал,  вы
согласились сами...
     Но он не договорил, заметив, что Сильвина в  исступлении  закрыла  лицо
руками, словно готова была разорвать себя на части.
     - Да, да, правда! Это-то и сводит меня с ума! Зачем я согласилась? Ведь
я вас совсем не любила!.. Я не могу припомнить... После отъезда  Оно-ре  мне
было так грустно, я была совсем больна... И,  может  быть,  оттого,  что  вы
говорили о нем  и  как  будто  любили  его...  Боже  мой!  Сколько  ночей  я
проплакала, сколько  слез  я  пролила,  вспоминая  об  этом!  Ужасно,  когда
сделаешь что-нибудь, чего не хотела сделать, и  не  можешь  потам  объяснить
себе,  как  это  вышло...  А  Оноре  меня  простил;  он  сказал,  что   если
свиньи-пруссаки его не убьют, он  на  мне  все-таки  женится,  когда,  после
войны, придет домой... И вы думаете, что я вернусь к вам? Так нет  же!  Хоть
приставьте мне нож к горлу, я повторю: "Нет, нет! Никогда!"
     Голиаф нахмурился. Раньше он знал ее покорной, а теперь чувствовал: она
непоколебима, непреклонна. При всем своем добродушии он готов  был  овладеть
ею даже насильно, ведь теперь хозяин - он, и если он не навязывал  ей  грубо
свою волю, то только из врожденной осторожности,  бессознательной  хитрости,
предпочитая терпеливо ждать. Этот великан  с  огромными  кулаками  не  любил
драться. Он придумал другой способ подчинить ее.
     - Ладно! Раз вы не хотите иметь со мной дело, я заберу мальчугана.
     - Как, мальчугана?
     Забытый ими Шарло все стоял, уцепившись за  юбку  матери,  и  сдерживал
рыдания. Голиаф наконец встал и подошел к нему.
     - Правда? Ты ведь мой мальчик, маленький пруссак?.. Пойдем со мной!
     Но Сильвина, вся дрожа, уже схватила ребенка и прижала к груди.
     - Он пруссак? Нет, нет! Он француз, он родился во Франции!
     - Француз? Да поглядите на  него,  поглядите  на  меня!  Ведь  это  мой
портрет! Разве он на вас похож?
     Только теперь она разглядела этого  крупного  белокурого  мужчину,  его
курчавые волосы и бороду,  широкую  розовую  рожу,  большие  голубые  глаза,
блестящие, как фаянс.
Быстрый переход