|
.. Срежь-ко свои кудри, оставь, их бедной Ирихе... Откажи ей кудерышки, - ведь унесешь любовь, а я кудри буду под подушкой хоронить, слезами поливать и стану хоть во снах зреть ту путину дальную, где летает мой сокол желанной... Слушь! Вот что я удумала... - Говори, жонка, - дрема долит! - Обряжу я тебя в купецкую однорядку, брови подведу рыжим, усы и бороду подвешу... сама купчихой одежусь, и пойдем мы с тобой через Москву до первых ямов да наймем лошадей. Я-то оборочусь сюда, а ты полетай в родиму сторону. - Спать, жонка! А там, на постели додумаю, быть ли мне в купчину ряженным или на саблю надею скласть, - спать!.. - Ой, на перинушке дума не та! И не дам я тебе думать иных дум, сокол... Постельные думы - особые. - Пей, дедо, с нами! Горбатый старик, примостившись в углу под образами на лавке, приклеив около книги старой, большой и желтой, две восковые свечи, читал. - Пей, старой! - Сегодня, гостюшко, я не пью... сегодня вкушаю иной мед - мудрых речения... - Бога ищешь? Кинь его к лиходельной матери! Ха-ха-ха! - Ну его! Снеси меня, Степа... снеси на постель, и спать... Свечи погашены. Сумрачно в горнице. Сидит в углу старик, дрожат губы, спрятанные в жидкой бороде, водит черным пальцем по рукописным строкам книги. На божнице, у Спасова лика, черного в белом серебряном венце, горят три восковые свечи. Спит атаман молодой, широко раскинув богатырские руки, иногда свистит и бредит. К его лицу склонилась женщина, кика ее, мутно светя жемчугами и дорогими каменьями, лежит на полу у кровати. Женщина упорно глядит, иногда водит себя рукой по глазам. Вот придвинулась, присосалась к щеке спящего, он тревожно пошевелил головой, но не открывая глаз; она быстро сунулась растрепанными волосами в подушки. Дрожит рубаха на ее спине, колыхаются тихие всхлипыванья. Переворачивая тяжелый лист книги, горбун чуть слышно сказал: - Ириньица, не полоши себя, перестань зреть лик: очи упустят зримое - сердце упомнит. Она шепотом заговорила: - И так-то я, дедко, тоскую, что мед хмелен, а хмель не берет меня... Горбун, перевернув, разгладил лист книги. ВОЙСКОВАЯ СТАРШИНА И ГУЛЕБЩИКИ 1 Батько атаман на крыльце. Распахнут кунтуш. Смуглая рука лежит на красной широкой запояске. Из-под запояски поблескивает ручкой серебряный турский пистоль. Лицо атамана в шрамах, густые усы опущены, под бараньей шапкой не видно глаз, а когда атаман поводит головой, то в правом ухе блестит серебряная серьга с изумрудом. - Ге, ге, казаки! Кто из вас силу возьмет, тому чара водки, другая - меду. - Ого, батько! Недалеко от широкого крыльца атамана, ухватясь за кушаки, борются два казака. Под ногами дюжих парней подымается пыль; пыль - как дым при луне. Сабли казаков брошены, втоптаны в песок, лишь медные ручки сабель тускло сверкают, когда борцы их топчут ногами. |
