|
Люди ворочались, вскакивали, бежали и падали, дымясь, иные корчились и бормотали. По ногам и головам лежащих прошел кабацкий завсегдатай поп-расстрига, плясавший по кабакам в рваном подряснике. С кем-то другим, таким же пьяным, они тащили обезображенный труп Плещеева. Расстрига, мотаясь, встал на головни, на нем затлелась рваная запояска, задымились подолы рясы. - Спущай! - крикнул он и бросил, раскачав, прямо в огонь тело судьи. - Штоб ему еще раз сдохнуть! - И запел басом: Человек лихой... Дьявол душу упокой, А-а-ллилуйя? - Горишь, отец! - Был отец, нынь голец! В стороне, белея кафтаном, в бархатном каптуре стоял широкоплечий казак. Правую руку держал под полой, там была сабля. Он думал: "Эх, сколь народу свалилось, а бояр? Мал чет..." И, повернувшись, прибавил вслух: - Ну, да еще впереди все! Широко шагая, шел дымными улицами, - ело глаза, пахло горелым мясом. Народ по улицам лежал, как большие головни. Атаман тоже изрядно выпил, но поступь его была тверда. Только душе хотелось простора, и рука сжимала рукоять сабли. Он был недалеко от знакомого тына, уже ступил на старое пожарище, и тут только заметил, что за ним идут три человека стороной. - Эти не хмельные. Истцы! Один из троих подошел к атаману. На нем чернела валеная шапка, серел фартук торговца: - Эй, слушь-ко, боярский сын! Атаман сдвинул каптур на затылок, повел глазами. - Не светло, а зрак твой видной, - не ворочай глазом, я человек простой! - Чего тебе? - Ты зряще купил экой каптур - ей морозовской и кафтан турской бога... - Дьявол!.. Атаман выдернул из-под полы пистолет, щелкнул курок, но кремень дал осечку. Подбежали еще двое. Атаман шагнул быстро к первому, ударил торговца по голове дулом. Парень осел, не охнув. - А вы? - крикнул он грозно. Двое бежали прочь. Атаман гнался долго за двумя и скрипел зубами, но бегали истцы скоро. Он проводил их глазами за Москворецкий мост, вернулся к убитому, поднял его, сунул в яму, в которой когда-то выгорел столб. Сам не зная зачем, навалил на яму два обгорелых бревна: - Бревна не на месте, а тут черту крест! Знакомым путем прошел через пожарище и скрылся в кустах обгорелой калины. 3 За столом на широких ладонях лежит курчавая голова. Ириньица, в шелковом летнике, в кике бисерной по аксамитному полю, разливает в большие чаши мед. - А и что-то закручинился, голубь-голубой? Пей вот! Атаман поднял голову. Взгляд потускнел, на худощавом лице - усталость. - Жонка, не зови меня голубем, - сарынь я. - Ой, то слово чужое! А что такое сарынь, милой? - Сарынь - слово бусурманское - сокол, а по-нашему, по-казацки, - коршун! - Уж лучше я буду звать тебя соколом. Не кручинься, пей, вот так. - Ух, много пил, - а и крепкий твой мед! Не кручинюсь. |
