|
По углам пудовые пищали с золочеными курками-колесами, из колес пищалей висят обожженные фитили. Тут же, в углу, на длинной изукрашенной рукоятке - атаманский чекан с обушком и булава. Гости обступили стол, но не садились. Хозяин, сверкнув серьгой в ухе, сказал: - Прошу, не бояре мы, а вольные атаманы - на земле брюхом валялись, у огней боевых, сидели: кто куда сел, тут ему и место! Сам ушел в другую половину, завешенную ковром; вскоре вернулся в атласном красном кафтане, на кафтане с серебряными шариками-пуговицами петли, кисти и петлицы из тянутого серебра. Поседевшие усы висели по-прежнему вниз, но были расчесаны и пушисты. К столу атаман вышел без шапки, голова по-запорожски обрита, на голове черная с проседью коса. Он сел на скамью в конце стола, поднял волосатую руку с жуковиной - золотым перстнем на большом пальце, на перстне - именная печать, - крикнул молодо и задорно: - Пьем, атаманы, за белого царя! - Пьем, пьем, батько! Зазвенели чаши, иные, роняя скамьи, потянулись чокаться. Держа по своему обычаю в левой руке чашу с медом, Корней Яковлев протягивал ее каждому, кто подходил позвенеть с ним. Многие целовали атамана в щеку, украшенную шрамами. Выпивая, гости раздирали руками мясо. Сам хозяин, засучив длинные рукава московского кафтана, брал руками куски кабаньего мяса, глотал и наливал ближним гостям, что попало под руку. Около стола бегали два казачка-мальчика, наполняли чаши гостей, часто от непосильной работы разливая вино. - Лей, казаченьки! Богат Корней-атаман! - Богат батько! - Не один разбойной глаз играет на его черкасском жилье! - Дальные, наливай сами! - кричал хозяин. - Не скупимся, батько! Слышалось чавканье ртов, несся запах мяса, иногда пота, едкий дым табаку - многие курили. Дым и пар от многих голов подымались к высокому курному потолку. - И еще пьем здоровье белого царя! - Пьем, батько! Когда хозяин кричал и пил за белого царя, не подымал чаши старый казак Тимофей Разя и сын его Степан - тоже. После слов хозяина "и еще пьем" старик закричал. Его слабый крик, заглушенный звоном чаш, чавканьем и стуком о сапоги трубок, был едва слышен, но кто услыхал, тот притих и сказал о том соседу. Старик заговорил: - Ой, казаче! Слушьте меня, атаманы. - Сказывай, дид! - Слышим!.. - А-а, ну! - О горе нашем, казацком, сказывать буду!.. Було, детки, то в Азове... На покров, полуживые от осады, мы слушали грамоту белому царю, - пади он под копыто коню! - хрест ему целовали да друг с другом прощались и смерть познать приготовились. В утро мокрое через силу по рвам ползли, глездили по насыпям, а дошли - в турском лагере пусто. |
